Данн Витчер - Void Requm. Ниер-Винд

Она замолчала и помрачнела. Эйс не до конца понимал:

– То что?

Магесса нахмурилась:

– Я порекомендовала тебя, потому что уже работала с людьми, которых коснулся пустотник. Но я работала с ними с самого начала. Твой случай запущен, блокировка разума слишком сильная. И кто его знает, что творится там, за «колючей проволокой». Если так пойдет дальше, тебя придется… убрать.

– Что?.. – запнулся Эйсон.

– Нам нужны люди, которые держат себя в руках. С тотальным внутренним контролем. Ладно, – махнула рукой чародейка, – забудь. Начнем сначала.

Эйс сильно зажмурился и что-то прошептал. Правая кисть сжалась в кулак, он ударил ею по обивке. Рейя перекатила кресло и села прямо напротив него:

– Понимаешь, эта штука… Она как растущая бездна. В твоих руках. Ее можно фиксировать, расширять, сужать, и даже закрывать.

– Побороть вторую личность? – глянул на нее парень.

Чародейка добродушно посмеялась:

– В тебе нет пустотника. И никогда не было. Это больной облик, застывший у тебя в голове, которым ты объясняешь последствия транзакции. Забудь его и возьми себя в руки. Я обучаю их управлять чувствами, даю настойки, травы. А тебе они не нужны. Если в их сердцах пламя, то в твоем – тусклые огоньки. Когда поймешь, сможешь управлять всем, всем до единого. Вот в чем особенность следа. Никто не может переключать личность, черты характера, саму свою суть по щелчку пальцев. Слышишь?

Эйс вникал. Ему бы этого очень хотелось, но проклятие играло злую шутку и не подпускало мысли слишком близко. Рейя взяла его за руку:

– Я тебе кое-что покажу, – в его ладонь был вложен стеклянный шар. – Держи его.

Парень повертел вещицу в руке: на гладкой поверхности искаженно лежало его отражение, укрытое бликами искусственного освещения. Изображение кожи заворачивалось в спираль. Он ожидал, когда возникнет иллюзия. Вдруг, шар завибрировал и вспыхнул золотым пламенем. Пальцы обожгло, раскалились ногтевые пластины, зашипела кожа. Сработал рефлекс, рука дернулась назад, шар покатился по полу. Эйс вскрикнул и прижал руку к себе – из локтя торчала швейная игла. Чародейка двинула пальцем и оба предмета превратились в золотистую пыль.

– Что за… – глянул на конечность Эйсон. Ожогов не было. Ни единого следа воздействия.

– А теперь скажи мне, что ты сделал неправильно, – склонила набок голову Рейя.

– Отдернул руку. Я не знал, что позади игла. Это вышло автоматически.

– А если бы ты подошел со стороны разума? – продолжала собеседница.

Парень хмыкнул и сложил руки на груди:

– Тоже хочешь порвать мои рефлексы, – отвернулся. – Лиз ставила меня у стены и стреляла из лука. Учила распознавать опасность, стрелы, что летят в меня, и те, что летят мимо. Не дергаться лишний раз.

– Осознание Лиз давно перекрыло ее эмоции, – кивнула Рейя. – Она хотела показать тебе, научить справляться, и не только с шальными стрелами. Я помню ее совсем маленькой напуганной девочкой. И она чувствовала точно то же, что и ты. Она знает, каково это.

– Она никогда не рассказывала.

– И не расскажет. Но она может показать, заставить чувствовать. И тогда ты сам поймешь. Возьми шар еще раз, – в ее руке снова появился предмет.

Эйс замер, но в итоге все же принял вещицу. Когда она загорелась, рука не отдернулась – разжались пальцы, предмет, не долетев до пола, рассыпался золотом.

– В чем разница, Эйсон? – наклонилась к нему чародейка.

– В осознании.

– Ты бежишь от своих же эмоций рефлекторно, и этот рефлекс бросает тебя в ужасы. А стоит всего-то вовремя разжимать пальцы. Тебе кажется, что стрела летит в тебя, но ты попадешь под нее только в попытке увернуться. Сохранение устойчивости. Возьми шар.

Третий Эйс принял более смело, внутри что-то ожило. Шары ненастоящие, пламя иллюзорно, боль – фантомная. Когда меж пальцев заплясал огонь, парень не отпустил предмет, он сжал пальцы настолько сильно, что предмет рассыпался у него в руке.

– И так должно быть всегда, – усмехнулась чародейка. – Твоя задача – заставить разум анализировать все за считанные секунды. Это всего лишь тело. Это всего лишь эмоции. И не более. Все в твоих руках.

***

Реальность рябила тысячью цветов и миллионом оттенков. Зернистая гладь постепенно превращалась в туман, а за ней разворачивалось бесконечное цветочное поле. Дивные фиалки, белоголовые ромашки, вперемешку с пожолклыми колосьями пшеницы. Солнце отражалось на них блеском, голубизна неба слишком ярко, кислотно била по глазам. Он никогда ранее не видел мир таким… естественным.