Анна Бардо - Тень Мануила

И все же страх мало-помалу начал отступать, когда сквозь щель под дверью я рассмотрел, что тусклый свет коридорных ламп загораживает всего одна тень. Да и то не слишком большая. Тот, кто стоял по ту сторону двери, прекрасно знал, что я у себя, поскольку успел постучать уже несколько раз и уходить явно не собирался. А после очередной попытки достучаться неожиданно знакомый мужской голос, говорящий по-английски с заметным акцентом, присовокупил к стуку аргумент:

– Пожалуйста, откройте! Вам просили передать конверт.

Аргумент этот был настолько веским, что я собрал все свои силы, чтобы встать и впустить стучавшего.

В мою погрузившуюся в сумерки комнату ворвался свет коридорных ламп, обычно приглушенный, но сейчас показавшийся мне нестерпимо ярким. Я сощурился, а в следующий момент увидел, кому принадлежит знакомый голос: это был пожилой турок, низкого роста, с приятным мягким взглядом, работавший здесь консьержем. Он приветливо улыбнулся мне:

– Добрый вечер!

– Добрый… вечер… – машинально ответил я.

Он протянул мне небольшой конверт, на котором было написано мое имя. Из груди моей непроизвольно вырвался вздох облегчения, но не оттого, что я увидел конверт со своим именем, а оттого, что, вопреки моим самым ужасным ожиданиям, на пороге оказался не убийца и не полицейский, а этот милый человек из моего привычного, повседневного мира. И это значило, что жизнь там, снаружи моей комнаты, какой бы страшной она теперь мне ни казалась, продолжается.

– Вам передал это ваш высокий друг, индус! – произнес консьерж.

Еще большее облегчение! Как будто гора свалилась с плеч. Значит, все с моим другом-индусом в порядке?! Это была чья-то глупая шутка или просто какое-то недоразумение?! Ну конечно, служащий в гостинице что-то напутал: убили вовсе не Хасима, а какого-то другого человека. Сейчас выяснится, что он приглашает меня встретиться в кальянной, чтобы показать мне что-нибудь интересное!..

Но консьерж после небольшой паузы добавил:

– Он зашел вчера совсем поздно. Вы уже давно ушли к себе. И… он просил отдать вам это только сегодня вечером, никак не раньше. Вечер наступил, и вот… я выполняю его просьбу.

Страх, только-только начавший отступать, нахлынул снова, да с такой силой, что дыхание перехватило и руки мои задрожали.

– С-спасибо, – сказал я прерывающимся голосом и сунул старику смятую купюру, которую нашел у себя в кармане, даже не посмотрев, какого она была достоинства.

Он немного натянуто улыбнулся, почувствовав мою поспешность, взял деньги и ушел, оставив меня наедине с конвертом.

Я закрыл за ним дверь и стал шарить по стене рукой в поисках выключателя. Включив свет, я снова долго не мог к нему привыкнуть. Конверт был настолько нестерпимо белый, почти как лицо той горничной сегодня утром в гостинице, что мне хотелось бросить его и не смотреть. Он пугал меня своей реальностью, своей бросающейся в глаза связью с событиями прошедшего дня. И больше всего меня пугала надпись: она была сделана по-русски, разборчиво, но весьма кривым почерком. Я никогда не видел почерка Хасима и со страху заподозрил неладное: а вдруг это подделка? Но открыв конверт, понял, что писал именно он:

«Здравствуй, Леон.

Если ты это читаешь, значит, заниматься византийскими текстами в современном мире не так уж безопасно и дела мои плохи, ну или твой старик-консьерж что-то все-таки напутал.

Как ты и сам убедился сегодня вечером, меня кто-то преследует в последнее время. Если честно, я опасался худшего: думал, что я тронулся умом и все это мне только мерещится, но нет, раз ты его тоже видел, значит, он существует и с моей головой полный порядок. Увы, тот, кого мы видели на кладбище, не остановился перед тем, чтобы обыскать мой номер, и, боюсь, этим он не ограничится.

По все видимости, человек этот хочет завладеть тем, что я нашел в цистерне. Иначе чем же еще, кроме этой рукописи, я, скучнейший из людей, могу быть кому-то интересен?

Прости, что впутываю тебя во все это, но в этом деле мне и вправду некому больше довериться. Друзей в Стамбуле у меня нет. К тому же ты прекрасно говоришь по-русски, а этот язык, к счастью, немногие здесь понимают. Поэтому только тебя я могу попросить о неоценимой и, возможно, последней услуге.

Рукопись, о которой я сегодня тебе говорил, скорее всего, находится в опасности. Ты получишь доступ к ней по инструкциям, которые я приведу ниже. Очень прошу тебя перевезти рукопись в университет Сапиенца, на мою кафедру. Стамбул для этого документа, похоже, не самое подходящее место.