Анна Бардо - Тень Мануила

– Что ты там нашел?

– Это рукопись, достаточно древняя… Позавчера они перевернули мой номер…

– Кто они?

– Я не знаю, визитки они не оставили…

А самое большое недоумение вызывал во мне тот факт, что мы с Хасимом разговаривали всего лишь несколько часов назад, он шутил насчет своего преследователя, а теперь вот лежит в одном из стамбульских моргов… Это в голове никак не укладывалось.

Я провалялся так достаточно долго, и вырвал меня из оцепенения только стук в дверь. Стучали спокойно и настойчиво. Я к тому времени провел в своей комнате без движения уже, должно быть, несколько часов: на улице успело стемнеть, и моя комната погрузилась в полумрак. Наступившие сумерки будто бы укрывали меня от беды, которая была теперь повсюду, куда ни глянь. И потому настойчивый и аккуратный стук в дверь мне совсем не нравился. Он как будто нашел меня в моем укрытии и пытался из него вытащить наружу, на свет, к людям и к тем неприглядным событиям, которые там происходили…

Кто бы ни был там, за дверью, я почти наверняка знал, что этот визит связан с произошедшим, и, если честно, немного побаивался, что это полицейские пришли меня допросить. И мне, в общем, было что им рассказать, хотя с чего начать, я не знал. Стоит ли рассказывать про найденную Хасимом рукопись? Верно ли это будет истолковано? А если рассказывать не все, то о чем именно умолчать? Об этом стоило еще поразмыслить, а мысли расползались в разные стороны, и мое состояние едва ли располагало к общению. То обстоятельство, что человек, с которым я едва начал общаться и с которым у меня сложились дружеские отношения, вот так взял и умер совершенно выбило меня из колеи…

Вряд ли я кого-то удивлю, если скажу, что слово «убили» я до этого произносил, разве что когда пересказывал сюжет какого-нибудь детектива. Да что там говорить, гораздо чаще я употреблял его применительно ко времени, нежели к человеку, и оттого не воспринимал его всерьез. А тут это словцо вдруг материализовалось во всем своем пугающем первом значении, да еще и применительно к знакомому, близкому по духу человеку…

Убили. Следовательно, он убит… Убит! И не в каком-то переносном смысле, а вполне реально, физически. До смерти! Пулей, ядом или ножом – не столь важно, но убит именно в том самом, криминальном смысле этого слова. Вот так просто! Еще вчера он, живой и здоровый, завернул за угол, собираясь с утра сходить в химчистку, чтобы отдать свой тренч, а вместо этого угодил в черный мешок для перевозки трупов…

Моя слишком богатая фантазия рисовала мне ужасающе подробные картины: пулю, дробящую кость и разрывающую внутренние органы, разбрызгивая их содержимое по отвратительно белой, как будто нарочно для этого случая отбеленной гостиничной постели… Хотя я ведь совершенно не знал, каким способом он был умерщвлен. Но нечто страшное и холодящее кровь становилось очевидным: Средневековье действительно никуда не делось. Оно не осталось в книгах, как мне казалось до этого, оно чудовищным образом врывалось в мою реальность, обнаруживая давнюю непреложную истину: человек человеку волк.

Нет, конечно, нельзя не согласиться: способы убийства стали куда более гуманными. (Ох уж эта гуманность…) Но сама мысль о том, что одно человеческое существо может хладнокровно лишить жизни другое, руководствуясь одному ему понятными мотивами…. Разве не веет Средневековьем от самой этой мысли? Неужели даже весь двадцатый век не вытравил саму эту идею из наших душ, не сделал ее отвратительной и мерзкой? Выходит, что нет. Убийство остается вполне обычным способом решения чьих-то проблем. А Хасим стал для кого-то проблемой несмотря на всю кажущуюся безопасность, миролюбие и даже местами доводящую студентов до зевоты скуку своей профессии.

Но страшнее всего было то, что я теперь знал нечто, что Хасим хотел сохранить в секрете. И, вполне возможно, такой же мерзкий способ решения чьих-то проблем подстерегал теперь где-нибудь и меня…

Учитывая все это, дверь открывать не хотелось совершенно, более того было страшно… Однако стук был вовсе не угрожающим, а, наоборот, очень вежливым. Вряд ли так стучала бы полиция. Хотя откуда мне знать, как стучит турецкая полиция? Да и стучит ли она вообще? А может, это убийца пришел за мной? Но, с другой стороны, зачем убийце вообще стучаться? Двери-то у меня картонные: я сам такую мог вышибить ударом ноги или даже кулака. Но здравые рассуждения в тот момент меня мало успокаивали. Я боялся. Меня почти трясло от страха. Каждый шорох в комнате или за ее пределами вселял в меня желание бежать из этого страшного города в поисках более безопасного места…