– Кошелек? – возмутился Война. – Какой кошелек? Он тут совсем не при чем!
– При чем, мой друг, при чем. Кошелек всегда при чем. Ну да бог с ним! Раз это не так, расскажите тогда, о чем беспокоится этот шут в синем колпаке?
– Он сказал, чтобы мы по пути в Дрогичин старались не сворачивать с больших трактов. В лесных деревнях заезжих людей, особенно относящих себя к римской или греческой церкви Христа, крестьяне, до сих пор живущие со старыми богами, могут даже убить. Все дело в том, что церковь Христа, ступая на эти благодатные земли, в свое время отобрала жизнь каждого третьего славянина-язычника. Так что теперь своим жестоким «гостеприимством» полешуки отдают долги.
– О!
– Да, Ричи, так оно и есть, и это ваше брезгливое «о!» здесь совершенно неуместно. Вы плохо знакомы с нашей культурой.
– Нет, – возразил Свод, – я не просто «плохо знаком с вашей культурой», я с ней не знаком совершенно. Скажу больше – только вы, пожалуйста, не обижайтесь! – я еду с твердой уверенностью в том, что Литва просто кишит погаными язычниками. По крайней мере, так утверждал один из моих знакомых епископов. Теперь и этот, в синем колпаке, предупреждает. А я, признаться, даже рад этому.
– Отчего же?
– Ну, во-первых, их присутствие вселяет в меня надежду на то, что я в очень скором времени смогу вернуть вам долг, а во-вторых, меня сильно убаюкали последние дни. Еще, не дай бог, привыкну щеголять в нарядах высокой знати, спать на мягком, есть с серебра…
Кстати, вот скажите мне, Якуб, на кой черт мы вырядились в дорогу как фарфоровые римские куклы. Если быть последовательными и прислушаться к предупреждению, то в этих дремучих краях существует опасность. В таком случае нам стоило бы одеться поскромнее. Я, как грабитель со стажем, могу вас заверить, что грабить целесообразно только богато одетых особ.
Войну зацепило:
– Эти края, Свод, не более дремучи, чем ваша Англия. Ей-богу, я знаком и с шотландцами, и с ирландцами, и все они достойны почтения. Но никто из них, по крайней мере в присутствии посторонних, ни разу – ни словом, ни делом – не порочил свой народ. А вот англичане такие мне встречались.
– Да что вы?
– Да, это именно так, Свод. Эта ваша безосновательная, непомерная гордыня: «Мы подданные английской короны!». А ведь я своими глазами видел ваши селения, ваших людей и не понаслышке знаю ваш быт. Поверьте, у вас, мой друг, еще будет время убедиться в том, что наши даже не самые богатые граждане стараются содержать себя в чистоте. В то же время я знаю совершенно точно, что отпрыски вашей заносчивой английской знати умудрялись по три недели не мыться. Более того, они еще и похвалялись этим перед своими сверстниками.
Наше пышное путешествие – это просто дань традиции. Направляясь в свое имение, люди ранга моей родни просто не имеют права выглядеть как простолюдины.
Простите, Ричмонд, но, высказываясь о моей родине, вы меня сильно обидели. Это не похоже на человека вашего ума – судить о чем-либо, даже не увидев того, о чем идет речь.
Война демонстративно отвернулся к окну.
Опускалась ночь. Ночевать, несмотря на предостережения сотника, остановились в поле. Господа спали в поезде, а слуги вповалку у костра.
Рассвет разбудил всех заморозком. Продрогшая у остывающего кострища прислуга мигом собрала походный завтрак. Кушали пан Война и его друг молча. Провиант, собранный в дорогу паном Бенедиктом, оказался весьма кстати.
Слуги еще с вечера заметили, что между панами, которых им было приказано сопровождать, будто черная кошка пробежала. Умные и расторопные, они наверняка хорошо знали старую литовскую поговорку: «Калі паны б’юцца – у халопаў чубы трашчаць 24 24 « К огда паны дерутся, у холопов чубы трещат» (бел.).
».
Мигом собрав импровизированный лагерь, они запрягли лошадей, которые всю ночь паслись невдалеке, и вскоре экипаж выезжал на хорошо укатанную дорогу, ведущую на юг.
Как-то незаметно дело дошло и до обеда, который тоже был собран под открытым небом. Пан Война и его друг все так же не разговаривали. Наскоро перекусив, они отправились в поезд и прямо в дорогих немецких платьях завалились на его мягкие диваны спать.
Одному богу известно, каково это спать при такой тряске, однако до вечера от панов не было слышно ни звука. Едва только на желтом ковре опалой листвы стал угасать свет слабеющего солнца, экипаж, выбравшись из большого леса, остановился. Слуги, пошептавшись между собой, отправили к панскому поезду своего старшего. Тот немного помялся у двери и, заметив в окне заспанное лицо пана Войны, снял шапку.
Читать дальше