Александр Лесовой - Вуду

– А мы вот сейчас возьмём тебя, мил человек, под белы твои рученьки, вывезем в поле, снимем с тебя твои чистенькие и наглаженные штанишки и посадим голой задницей на земельку. Посидишь этак с полчасика, прочувствуешь каково оно на холодной землице то. Простудишь к чертям собачьим свои мужские причиндалы так, что потом детей своих иметь не сможешь. Вот тогда и сам сможешь определить: надо ли сеять сейчас или обождать малёхо? Зерно, тем более семенное, должно лечь в теплую и влажную земельку, как в пуховое одеяльце. Тогда и урожай будет достойным и хлебушек сладким. Мы каждый год ходим в передовиках по району по сбору зерновых, потому что земля это полита потом и кровью наших отцов, дедов и прадедов, и мы знаем на какое поле и когда бросить семя.

Юноша опешил, стоял с застывшими в горле угрозами, с разинутым ртом и испуганными глазами. Он прекрасно понимал, что народ тут простой, слов на ветер не бросает, сказано – сделано. Учат здесь, по необходимости, разными методами, от внушения до принуждения (для особо непонятливых учеников), и никто потом не признается: было, такое или не было? Осознав свой глупый гонор и всю серьезность своего положения, райкомовец сразу скис, потух, сгорбился, в его глазах накатились слезы.

– Да не переживай ты так, – уже примирительно сказал учётчик Трофим, – я пошутил. А то ты выглядишь сейчас как в той присказке: «Упал обмоченный уполномоченный!». Но запомни, в каждой шутке есть большая доля правды. Не забывай про это. Ты, мил человек, доложи там, на верху, если уж тебе так надо, что посевную мы начали по вашему графику. А мы уж тебя не подведём, отсеемся в срок, люди у нас работящие. И урожай получим, как всегда, лучший в районе, потому что, не для графика и отчётов зерно в землю закладываем, а для себя и людей хлебушек растим! Такая наша агрономия, самая правильная, выверенная поколениями. А если ещё пару дождиков в маю, то и агрономы по хрену, – уже со смехом закончил однорукий учётчик.

Уполномоченный, обрадовано, начал быстро рассказывать о том, что сам он городской, недавно окончил сельскохозяйственный техникум, стал агрономом, вступил в партию и вот получил первое партийное задание, которое он так рьяно, но глупо хотел выполнить.

Сашкин отец, уже примирительно, со спокойным лицом, добавил:

– А ты бы отпросился у своего начальства на время посевной пожить в нашей деревне, посмотреть, как работают люди, побеседовать со стариками, перенял бы их мудрость и знания, накопленные веками. Тебе бы это пошло на пользу. Жильё мы тебе найдём, да и голодным не будешь, поставим на полное довольствие. Так, Трофим? От одного рта колхоз не обеднеет. Если понравиться, оставайся у нас в колхозе, не протирать же тебе штаны по райкомовским кабинетам, да перекладывать папки с бумагами. Скучно же ведь! А нам молодые и грамотные специалисты ой как нужны.

Молодой уполномоченный послушался Сашкиного отца, добился сначала командировки в колхоз на время посевной, да так и прижился здесь, уж больно люди тут хорошие и место красивое. Обзавелся семьей, народились дети, а сам он стал с годами знаменитым на весь район агрономом.

Сашкин отец искренне любил свою работу, свою деревню, людей, живущих в ней и окружавших его. И люди отвечали ему взаимностью. Сашка видел, понимал это всем своим маленьким сердцем. Он гордился своим отцом. И сейчас, наблюдая, как тот красиво и ладно скачет к нему на самом крупном и своенравном колхозном жеребце, видел в нём своего ангела-спасителя. Надежда на освобождение от порки за этот злосчастный, триста лет ненужный Сашке, солидол приближалась.

Конь под отцом был знатный: вороной до блеска, высокий под два метра в холке и непокорным нравом. Он не мог стоять спокойно, норовил пуститься вскачь, едва удерживаемый сильной отцовской рукой. В колхозе было два племенных жеребца: старый, более степенный, в белых яблоках породистый Жених, и молодой, красивый и крепкий, но совсем неуправляемый Бес. Бес никого не подпускал к себе, злобно наливал кровью свои огромные глаза, кусался, брыкался, сбрасывал с себя сбруи и любого седока. Его можно было только с большим трудом запрячь в двуколку, но никак не для верховой езды. Конюхи поговаривали уже о том, что может быть стоит отправить его на мясокомбинат, но отец решил сам справиться с этой проблемой. Несколько человек запрягали Беса в небольшую и легкую двухколесную тележку, два конюха удерживали вожжи пока отец усаживался на жесткое сиденье. Перехватив ремни вожжей, отец крикнул: «Отпускай!». Бес рванул с такой скоростью и силой, что двуколка моментально скрылось в клубах придорожной пыли. Более трех часов люди у конюшни ждали, что же будет в итоге. «Всё, угробит Бес нашего председателя»,– сокрушались старики. Но вот перед глазами переживавших людей предстала изумительная картина. По деревенской дороге галопом скакал огромный, чёрный и блестящий, весь в белой пене с седоком на спине без седла, ещё норовивший рвануться в любую сторону, но жёстко удерживаемый и управляемый, измождённый и уже покорённый красавец конь по кличке Бес! Отец весь мокрый от пота, с ног до головы покрытый пылью, запыхавшийся и уставший, но довольный и счастливый, соскочил с жеребца. Отцу приходилось ещё крепко держать в руках то, что осталось от сбруи. Не давая коню проявлять своенравия, он обтер обильную, белую и резко пахучую пену с конского тела и отвел его в стойло.