Александр Бобрищев-Пушкин - Лифт

13 мая 1926 года, в слякотный, ненастный день, какие в питающемся вообще суррогатами Берлине составляют суррогат лета, этот молодой человек оказался в спальне тайного советника Тице и его супруги, в одиннадцать часов вечера, самым непостижимым и неприличным образом.

Выпив вечерний кофе, Тице уже собирались ко сну, и господин Тице даже снял свой шлафрок и стал отстегивать вышитые фрау Амалией подтяжки, как вдруг в камине раздался треск и там очутился этот остроносый молодой человек в хитоне небесного цвета и с голыми руками. При нем не было никакого летательного аппарата — он свалился просто так, один. На его голове блестел обруч из какого-то синего металла, в котором ярко отражались лучи висевшей на потолке спальни двадцатипятисвечной лампочки. Фрау Амалия Тиц взвизгнула и поспешно скрылась за занавеску супружеского алькова, но тайный советник не испугался и двинулся на незваного гостя с тем строгим н непреклонным взглядом, которым привык обдавать в рейхсгерихте обвиняемых.

— Кто вы, милостивый государь? II что вы делаете в моем камине в такой поздний час?

Но остроносый юноша не понял ничего, как будто ему говорили по-китайски, а не по-немецки. Он смотрел на герра Тице совершенно растерянным взором своих не то голубых, не то зеленых, на выкате, рыбьих, безбровых глаз. Затем, выйдя из камина, он сделал по комнате несколько высоких прыжков, похожих па скачки блохи, и опустился на кушетку у двери. Но он не сел и не лег на нее. Из своего человеческого тела он в одно мгновение сделал какой-то непостижимый узел. Ноги и руки завязались над головой. Она смотрела на члена рейхсгерихта. Губы ее раскрылись. Из них вылетело несколько мелодичных, членораздельных звуков, так же непонятных тайному советнику, как пришельцу немецкая речь. Тице бросился к телефону.

Когда через полчаса наряд полиции под командою жандармского поручика Люцова явился в квартиру, голова под связанными конечностями спокойно спала. Веки были закрыты и из ноздрей вырывался тоненький, самый обыкновенный храп. Господин Тице и его супруга глядели на спящего. Принялись его рассматривать и шестеро шуцманов, пока хозяин квартиры делал о его появлении поручику обстоятельный и методичный доклад.

— Ни малейшей растительности — ни волос, ни бровей, ни ресниц. Остроконечный, очень развитой череп. Сплетенные над ним конечности, обнаженные среди небесного хитона, вызвали возмущение одного из шуцманов:

— Да это обезьяна!

Действительно, гость был четвероруким, но спящее, матово-бледное лицо с острыми чертами не имело ничего общего с грубым обликом гориллы или шимпанзе. Напротив, оно было очень тонко, словно выточено из слоновой кости. У него был только профиль, как у фигурки, вырезанной — из бумаги, или у рисунка человеческого липа, сделанного на бритве. Этот профиль был очень заостренный — острый нос, отнюдь не крючковатый, а такой, какие назывались римскими, и такой же подбородок. Уродливо это не было, только необычно, как вся нечеловеческая поза спящего.

— Я прошу вас, господни поручик, избавить мою квартиру от этого… индивидуума, вторгшегося в нее в такой поздний час! — закончил тайный советник свое сообщение. Поручик Люцов ответил:

— Надо его разбудить.

И протянул к спящему руку, чтобы взять его за шиворот, но моментально отлетел, ошеломленный, в самый отдаленный угол комнаты, чуть не разрушив один из столбов темно-красной занавески супружеского алькова.

Видя поражение своего начальства, мужественные шуцманы, не ожидая даже приказания, дружно двинулись на спящий узел. Но через секунду вся комната была полна разбросанных, перепуганных, ползущих людей, из коих двое выбирались из-под плюшевой скатерти опрокинутого стола, с осколками приготовленного на ночь кофе с закусками. Там же, среди бутербродов, барахталась и сшибленная упавшими фрау Амалия.

Сам Тице один остался на ногах. Он протянул, в свою очередь, руку к кушетке, но осторожно, с вытянутым пальцем, и поспешно отскочил.

— Чорт возьми! Да это электрический угорь!

Тайный советник схватил свою деревянную трость, предусмотрительно повернув к себе ее металлический оконечник. Но и трость, которою он собрался нанести спящему вполне достаточный для его пробуждения удар, переломилась на — двое в его руке, наткнувшись на какое-то твердое, незримое препятствие, будто на камень. Вокруг спящего была плотная, неприступная атмосфера.