Александр Куприн - Апостолы и грешники

Начальники ушли и вернулись минут через сорок с каким-то седым и сухощавым, похожим на заядлого морфиниста. Притащили бумаги и начали пустые базары – кто вам ближе всех на свете и тому подобное. Как я и предполагал, все закончилось подпиской о неразглашении. Затем любезно поинтересовались, есть ли у меня деньги на такси, попросили не покидать столицу в течение двух недель, и я вышел на площадь Дзержинского. Было четыре часа то ли ночи, то ли утра. Кажется, я их обыграл.

Мама, как всегда, ничего сразу не сказала, но этот мой выход в спортивных штанах и старой куртке на три дня, а главным образом, ни одного телефонного звонка, на нее подействовали нехорошо. У меня тоже на душе было гадко. «Надо что-то в жизни поменять», – размышлял я, направляясь в воскресенье к Милке на Плющиху. Милка, конечно, больше друг, чем все остальное. Но и все остальное она тоже делает замечательно. Мы знакомы тыщу лет, и среди прочего она выполняет секретарские услуги – я всем даю ее телефон как свой, и она любезно ведет специальную тетрадь, где записывает, кто меня искал, когда и зачем.

– Санечка пришел! – смеется она. – Ой, и фрукты принес! Заходи-заходи. Тебя второй день Жорик какой-то ищет – сегодня обещал снова позвонить.

– Да хер с ним. Сначала массаж-хуяж.

– Ой, Санечка, не хочется тебя печалить, но хуяжа больше не будет. Я, если честно, и за массаж-то не уверена…

– ???

– Я, походу, замуж собираюсь.

– Милка! А как же я? Поматросила и бросила? А моя телефонная связь с этим бескрайним, полным опасностей миром?

– Ладно тебе, осел! Порадовался бы лучше за тетку.

– А кто потерпевший-то?

– Вот же гад – слово какое выбрал! Ашотик у меня. Личник мой, что с работы возит – не помнишь, что ли?

И я припомнил. Точно – есть у нее «личник», таксист, что приезжает всегда без вызова к концу работы. Обычно они у метрдотелей ресторанных, но Милка – парикмахерша модная – плющиться в метро после работы не хочет. Ну Ашотик так Ашотик, только стало мне горько, грустно и обидно даже. Вот ведь – у подружки перемены, волнения, ожидания, а у меня головняки да страхи…

– Мииил! Ну массаж-то забацай… ну в последний раз.

И мнет она меня, а я бросил тетрадь на пол и читаю. Точно – Похуйдым звонил дважды. Красивым почерком написано: «водить машину, чтоб он бухнуть мог». Два звонка от мамы. Еще какие-то неизвестные.

– Мил. Вот тут помни. И вот тут…

– Ну не подонок???

Затащил я ее, конечно, в койку. Только, думаю, напрасно – расстроил ее этим. Впрочем, пятьсот рублей «на свадьбу» вернули ей всегдашнее приподнятое настроение.

– Мил. Я телефон твой давать больше не буду, но ты позаписывай еще хотя бы с месяц, а?

– Сань! Ты ж до конца года заплатил! Я объясню Ашотику, что почем, – скажу, что мы родственники с тобой. Ведь мы же родственники?

– Все люди – родственники, и Ашот нам брат родной!

– Ты звонить-то будешь кому сегодня или нет? Уходить мне на кухню?

– Пару звоночков только, извини.

Ушла Милка на кухню, а я принялся листать тетрадь эту, наткнулся на мой старый киевский роман с балериной – Раиса мне еще полгода названивала. Разыскивала. И так мне отчего-то стало тоскливо. Наверное, мне следует уже жениться, детей родить.

– Не шумите, сорванцы! – скажет им утром супруга в цветастом фартуке. – Папа собирается на работу.

Но что дальше – представить никак не могу! Вижу, как в черно-белом кино – солидный дяденька в круглых роговых очках, в двубортном драповом пальто надевает шляпу, берет в руку портфель с латунными застежками и выходит из дому. На работу, как и было сказано. У подъезда его само собой «Победа» ждет служебная и стукач за рулем. Вдруг оступился – и бац! – полетел на асфальт. Очки вправо, шляпа влево, а из портфеля – карты, карты, карты россыпью… Плотоядно улыбается шофер и, послюнявив, записывает что-то химическим карандашом в блокнотик. С неподдельным интересом смотрит постовой милиционер и дворничиха…

Тьфу, бред какой! Наваждение. Не хочу я никакой работы. Не мое это.

– Жорик, привет! Чего искал?

– Сань, поминки же сегодня – Рябина помер. Херачь сюда – на моей машине поедем. А то я датый уже.

– Что за Рябина?

– Да, бля, Вор серьезный – ты что. Измайловский законник. Ваш – русский.

– А где поминки-то?

– Да там же – в Измайлово кафе сняли, у меня адрес вот записан. Приезжай, Сань – не проколи.

Вот, думаю, напоролся. Но затем раскинул мозгами – надо поехать. Посижу, засвечусь, развеюсь, а то натуральный депрессняк какой-то надвигается. Да и неловко – Похуйдым на меня доверенность написал, и я частенько эту кремовую шестерку у него одалживаю. Жорик, надо сказать, больше Вор, хоть и не коронованный, чем катала. Хотя сам не ворует, а, скорее, специалист по воровским организационным вопросам. Национальность его неопределима, вырос Жорик в большом плавильном котле – тбилисском дворе. Нет южного языка, на котором он не стриг бы свободно! Я и сам неплохо понимаю грузинский и армянский, но где я и где великий Похуйдым? Однажды сидели мы с ним в «Арагви» и обмывали удачную игру с эстонцами, в которой шпилили в паре. Вдруг подходит к столу Вор воров – авторитетнейший Усан – и начинает ему что-то выговаривать, а Жорик горячо, многословно и убедительно оправдывается. И все бы хорошо, но я ни слова не понимаю! Это абсолютно точно не грузинский, не чеченский и не армянский!