Александр Куприн - Апостолы и грешники

– Я не хочу.

– Это не тебе. Иди – плесни в лицо супругу и дай ему потом три таблетки аспирина.

– Уходишь? Насовсем?

– Послушай, у тебя в спальне муж в глубоком нокауте – ступай, займись им. Я позвоню в театр через несколько дней.

В ночном такси меня вдруг начала бить сильная дрожь. Разом, как при гриппе, вспотели руки, шея, и накрыла слабость – даже голос сел. Несколько слов. Несколько грамотно связанных в предложения слов отделяли меня – потного, трясущегося, но живого и в такси от голого бледного силуэта с подвернутой ногой в простынях, залитых кровью.

– Сосик, братан, просыпайся! Я только что с того света на такси приехал!

Домашнее вино и пятьсот миллионов кавказских историй о том, как мой домовладелец мужественно ставил на место чужих жен и мужей на поворотах своей геройской поварской жизни, прекрасно задурили мне голову – я заснул сном праведника и спал рекордные 15 часов. Проснулся с ощущением, что внутри меня прописался и теперь живет Цицерон, а также Пушкин, Александр Сергеевич, и что я могу глаголом жечь и частично даже взывать. А вот любовь вдруг выветрилась – осталась грусть. Через неделю Сосик обнаружил мою кровать аккуратно заправленной. На ней лежал ключ от дома, три бутылки его любимого шестилетней выдержки Арарата «Ани» и некоторое количество денежных знаков. А я уехал к маме в Москву.

Слово не воробей… слово на ветер… слову хозяин… Не случайно, наверное, эта тема имеет такое большое место в фольклоре. Надо сказать, что в зоне значение Слова неизмеримо весомей, чем на воле. За слово можно потерять статус, здоровье, жизнь. Со словом там обращаются очень осторожно, как с гранатой. В зоне, как правило, слово держат. Вот как-то сел я играть в деберц с Вором. Погоняло у него Сашка-Понт. Хороший игрок, с цепкой памятью и приятными манерами. Но азартный. А с таким дефектом играть на деньги ну никак нельзя! Азарт – это качество лоха, его привилегия и крест. Шпилевой должен быть на две трети чекист – чистые, чувствительные к крапу руки и холодная голова. Горячее сердце пусть заберет себе лошара. Охлаждение головы, если кого интересует, проще всего достигается арифметикой. «Как же можно проиграть? – размышляю я. – Ведь выигрываешь условно 100, но проигрываешь-то 200! Свои 100 и 100, которые не выиграл!» Так вот в деберце этом, как известно, козырной валет – самая старшая карта. 20 очков. За ним идет козырная девятка – Манелла, и потом только туз. Играют, как правило, до 301 очка. И вот рубимся мы с Понтом на нарах – у меня 284, у Сашки что-то в районе 280. Он сдает – мой заход, а у меня на руках один мусор, не с чего зайти. Что делать? Шансов нет. И тут меня посещает безумная мысль. Спрашиваю с иезуитской улыбкой:

– Валета покажу – признаешь?

– Валета? – удивляется Понт и подтверждает: – Да.

А козырь в игре трефа. С безразличием на лице показываю червового валета.

– Да ты, Студент, прихуел или как? Это же, бля, не козырь!

– А кто, – говорю, – тебе козырного обещал? Вот спроси людей – я предложил показать валета, масть при этом не упоминал.

Сказать-то сказал, а на душе страшновато – Понт в авторитете, и разводить его очень и очень опасно. Но слово произнесенное, тем более при свидетелях, обратно не спрячешь, и Сашка признает проигрыш.

Не хочу, чтобы у вас сложилось впечатление обо мне как об единственном таком безупречном Спинозе. Вовсе нет. И мне прилетало! Да вот – что далеко ходить – запрошлым летом сцепились мы играть с одесским цеховиком Додиком. Развеселый он такой парнище и башковитый невероятно. Числился при горкоме комсомола, капитанил в КВНе тамошнем, по телевизору был показан не раз. В то же время в подвале родительского дома на пятой станции Фонтана у него монотонно стучали на швейных машинках то ли десять, то ли пятнадцать молчаливых молдавских женщин. Очень нехилый доход он имел. Очень. Непонятно зачем, но вырулил он себе израильский вызов, и ОВИР разрешил ему с семьей выезд на историческую родину. Вот только отъезд Додик все откладывал – любил очень свою Одессу. Так вот об игре – начали мы, помнится, катать на Лонжероне, потом перешли к нему домой, затем явилась жена и нас выгнала. Мы перебазировались в Додиков гараж, и там просадил он мне 16 тысяч.

– Сань! Ну тяжело, Саня! Я ж почти все бабло перевел уже, Саня! Ну скинь до пятеры – я сегодня же рассчитаюсь, ну Саня!

И глаза свои еврейские страдальческие к носу сводит для пущей жалобности. А я, надо признать, любил Додика. Легкий, веселый и очень добрый он был. Возможно, что и остался таким же. До Земли Обетованной Додик так и не доехал – оказался в Лос-Анджелесе и, по слухам, торчит там совсем неплохо.