Дина Гусейн-Заде - Пуговицы. Мир после удара

Сетовал он и на всё остальное:

– Мир продажен! – выпрямив спину, высокопарно провозглашал он в тот момент, когда муха изучала поверхность его задранного носа. – Представим, что есть покупатель того, что очень ценное для вас. Действительно ценное. Что-то, без чего вы не сможете существовать. Будь то тело, душа или жизнь, вечный миксер, завещанный бабушкой, а может, сама бабушка. За сколько вы готовы продать своё сокровище? Сперва кажется, что нет ничего, что соизмеримо. Но если долго-долго думать, то оказывается, что у всего найдётся своя цена. Пожертвовав одним, мы можем приобрести сотни безделушек, которые, по идее, должны будут количеством затмить то самое качество. А может, мы находим для себя что-то ещё более ценное, чем то, что есть у нас, то есть это самое качественное не кажется уже таковым. И всё меняется: вот так превращаются девушки в жён, презирающих своих мужей; вот так политики бросают человеческие жизни в водоворот своих дворцовых интриг; молодой человек спасает девушку от голода ценою своей руки; человек умирает, чтобы спасти другого. У всего есть своя цена.

– Мир заселён гедонистами! – продолжал он, пытаясь поймать какое-то существо, кусавшее его за копчик. – Любовь к комфорту двигает людей. Никто не имеет права так измываться над своей сутью и любить только комфорт. Никто не имеет права сажать своё тело в тёпленький сухой офис с кондиционером. Только у людей вечной мерзлоты и людей раскалённых песков и камней есть право иметь оправдания!

Прохожие явно были не согласны с мнением НедоСвятого, а также с его запахом, поэтому сторонились, как могли. Он мог бы поехать куда-то в дикую природу и выращивать там овощи, кур, пасти пчёл, что, возможно, больше привело бы мысли одержимого человека в равновесие. Но предпочитал сидеть в промежутке между дверьми метро, там, где воздух греет тело, и думать о системе, прям как о предательнице-жене. В этой тесной щёлочке оставим обшарпанного прогреваться, и вернёмся к нашей Надежде.

Наденька часто передвигалась по городу перебежками. Со стороны казалось, что девушка куда-то спешит, но она просто любила бегать. Она приостанавливалась только затем, чтобы что-то рассмотреть или послушать. Как-то раз Надя засмотрелась на разговор птичек и нечаянно споткнулась о хлипкую движимость бомжа. Недовольный – он накричал так, как будто она была врагом всего народа. В тот день голова Нади была особенно воздушной и очень не хотелось возвращаться с небес на землю, поэтому она так расстроилась, что расплакалась.

– Ну-ну, – устыдился, что вызвал слёзы, мужчина в грязной одежде. – Всё равно уже было пора менять коробку.

Но Наденька продолжала плакать, потому что плакала не из-за разрушенного жилища мужчины, но из-за бесповоротно упущенного неба. Мужчина даже залез в дырки своих карманов в поисках утешения, но ничего не обнаружил.

– Пуговицу! – подсказала всё ещё ноющая Надя.

– Что?

И она указала на единственную пуговицу на пальто бездомного. Мужчина удивился, но оторвал еле болтающийся предмет и отдал девчушке, которая тут же успокоилась, как будто и не плакала вовсе.

– А зачем Вы такой пахнущий?

– Моветон судить человека по его перегару! Но знаешь, ребенок глаголящий истину, в тот момент, когда я задумываюсь, как выгляжу в зеркале, то вспоминаю, что где-то там есть Вселенная, от которой может прилететь очень большой метеорит и расхерачить всю Землю к чертям!

– Так я ж не про то, как вы выглядите, а как пахнете!

– А, ну это чтобы отгонять ненужных людей!

– А Вы живёте прямо тут? Я вот иногда ухожу в мечты, где я бездомная и живу в заброшенной водонапорной башне. Какая там прекрасная акустика, чтобы петь!

– О! Я забирался туда однажды, но на мои речи мне ответило только эхо, что говорило громче меня самого. Не люблю, когда так! Не то это, не то. Пустое.

Они подождали, пока последняя слезинка на щеке девушки высохнет, и расстались. Надя пошла своей дорогой, а придорожный святой остался отстраивать заново свой картонный домик.

И вот однажды бездомный мужчина попал в лечебницу. Не найти уже документы, чтобы узнать, на чём именно специализировалась эта лечебница: то ли врачевала тело, то ли специализировалась на душе. И там он лежал с одним человеком неопределённого возраста, что забыл о себе всё. Этот человек был прозрачен как добрый ребёнок. Именно добрый, а то ведь есть и жестокие дети. Новый мир порой пугал этого большого ребенка, но больше вызывал любопытство.