Эйрик Годвирдсон - Нью-Мексико, год 1887

Дорога, что осталась по левую руку, больше не пылила – в этакое время по ней редко ездили вообще. Впрочем, через несколько месяцев, когда прерия отцветет, выгорит и сделается из зеленой песчано-белесой, соломенной, сухой – по этой дороге в один из городков, нанизанных на нитку дороги, как бусины из сушеных ягод – на утэввский оберег, приедет человек, потерявший коня и почти все деньги; и, наверное, лошадиный выцветший серый череп в травах смутил бы его намного сильнее, чем недавнего путника. Это будет нескоро. Этот человек понятия не будет иметь ни про становище утэвво, ни про индейские разъезды, ни тем более про какой-то форт. Даже свою цель приезда, впрочем, этот человек будет представлять весьма смутно – до поры.

Дорога, как нитка, на которую нанизаны сушеные ягоды-бусины, соединяет не только города – но и истории, и людей, и судьбы… бывает, в самой причудливой комбинации. Ни дать, ни взять, как на обереге из тех, что плетут колдуны рода дерев и трав: от случайной пули, от злого взгляда, от других колдунов и их черных помыслов. Или от внезапной – страшной – смерти.

Закат разлился последней яркой вспышкой – солнце выползло из облака, расцветило рыжими лучами все вокруг и провалилось за самый высокий из горных зубцов на западе.

Остановившийся на короткий миг всадник снова шевельнул поводьями – закат, конечно, красив, но не стоит терять время. Ведь тогда зачем срезал дорогу-то?

В собственный двор он въедет, уже когда на небе зажгутся первые бледные искорки звезд, а от заката останется только тонкая медная полоска у самого горизонта.

Наверное, именно в это лето, именно в этот закатный час какой-то странный неведомый колдун заплетал нитки дорог близ Рэд-Крик в свой чародейский узел; только вот, разумеется, знать об этом ни путник в прерии, ни путник без коня, ни путник у железной дороги не могли.

Внутри кабака было сумрачно, накурено и шумно. Мутные стаканы, сонный бармен – длинный, тощий тип с желчным лицом, сальной индейской косицей на полулысом черепе и длинной пестрой серьгой в ухе. Выпивка дрянь, клиентура не лучше… то, что надо. Никому тут до него нет дела, и это отлично. Джойса все устраивало. По крайней мере, поначалу – пока его размышления не прервали. Джойс тут же подумал, что его с самого начала не устраивал городишко – но выбирать не приходилось. Хотя бы было время все обдумать и не привлекать внимания, и то дело – но все же кому-то он понадобился.

На стойке с легким стуком возник стакан, наполненный непонятным пойлом – буро-багровым, мутным, решительно неаппетитным. Бармен подтолкнул стакан поближе к нему. Месиво в стакане тяжело всколыхнулось.

– Я не заказывал, – Джойс чуть вздернул бровь, взглянув на бармена. – Тем более… это.

– Вас угощает тот джентльмен, в дальнем углу, – бармен ничуть не изменился в лице, протирая мутноватые стаканы ветхим полотенцем.

Джойс качнул стаканом – его содержимое остро пахло дешевым виски и почему-то томатным супом, в глубинах густой жидкости колыхался рыже-буроватый, мутный крупный кубик льда.

– Это что за холера вообще? – пить эту дрянь Джойс не испытывал ни малейшего желания.

– «Бычий Глаз», – пояснил бармен. – Джентльмен в углу просил передать, что вы, очевидно, дельный человек, но в наших местах совсем недавно, и это заметно.

Бармен чуть заметно кивнул в сторону, и Джойс понял – поясняет, где именно искать угостившего. Оборачиваться Джойс не спешил – лениво вынул папиросу и неспеша потянулся за зажигалкой-огнивом в заднем кармане, игнорируя бармена, замершего с недонесенной до коробка спичкой – теперь можно и с ленцой оглянуться… мазнуть взглядом по темному углу и загадочному джентльмену. Джойс за один короткий взгляд успел высмотреть все, что хотел, но виду не подал. Бармен, видимо, все же сообразив, что к чему, равнодушно пожал плечами и бросил коробок обратно на полку за собой. Дураком он определенно не был.

– Занятно, мы совсем незнакомы, – Джойс все-таки взял злополучный стакан и отхлебнул – на вкус пойло оказалось не таким мерзким, как на вид, если честно. Впечатление было странное – как будто острый томатный суп развели виски. Мутный и склизкий кубик льда оказался говяжьим бульоном, а багрово-бурое месиво – собственно томатным соком, виски и здоровенной порцией острого, пряного соуса – и его там было как бы не больше, чем всего остального.