Сергей Прокопьев - Минсалим, Мунир и полёт с шахматами

Как и Минсалим, Мунир был круглой сиротой, после детдома освоил специальность слесаря и работал не где-нибудь, а в Государственном научно-исследовательском институте атомных реакторов в Димитровграде. Предприятии засекреченном, туда кого-попало на работу не принимали.

Увидев Мунира, Минсалим забыл, что секунду назад недовольно морщил нос на звонок неизвестного посетителя, страшно обрадовался визиту детдомовского собрата.

– Мишка, – ещё в коридоре начал воспоминания Мунир, – мне приснилась недавно автобусная остановка: мы бычки собираем на табак.

– Оно и понятно, кранты вам курякам приходят, сигареты исчезли из магазинов.

– Впору опять бычки по остановкам собирать. У нас цыгане начали сигареты и папиросы россыпью продавать, я вот думаю: не так ли они собирают табак, как мы тогда.

Напротив детдома была автобусная остановка, куда старшие ребята посылали малышей бычки собирать. Народ стоит на остановке, коротая время в ожидании, курит. Жизнь советского человека протекала в трудовом режиме, каждое утро автобусы ходили битком набитые. И вечером после смены аналогичная картина. Народу на остановке всегда хватало. Курящие обильно засеивали остановку бычками. Перед школой малыши снимут утренний урожай, после занятий тоже мимо остановки не пройдут. Иной шустрый детдомовец может панику пустить, увидит, мужчина закурил, чуть подождёт и крикнет: «Дяденька-дяденька, автобус идёт». Дяденька бросит окурок в спешке, его тут же на карман.

Табак из бычков собирали, сушили, и пускали на папиросы. Их производством занимались те же малыши. Старшие давали им папиросные гильзы и строго наказывали, чтобы папиросы получались ровненькие, без раздутостей, имели фабричный вид. Мунир относился к специалистам, умеющим ловко набивать гильзы. Если работал в паре Минсалимом, тот держал гильзу, Мунир набивал: возьмёт маленькую щепотку табака, чуть спрессует пальцами и в гильзу, карандашиком забьёт, следующую порцию берёт и так до конца. Табак был разномастный, кто его сортировать будет. Добывался из бычков от папирос «Красная звезда», «Север», «Прибой», реже – «Беломорканал», ещё реже – «Казбек». Была модной в то время эстрадная песня со словами: «Курит только «Казбек» – разоряется». Тоболяки не относились к богатым курильщикам, чаще смолили «Север», «Прибой», махорку. Смесь получалась термоядерной. Готовые папиросы сдавали старшим ребятам, те имели каналы реализации. К денежным операциям малышей не допускали. Им разрешалось курить высушенный табак.

– Помнишь, на чердак лазили курить? – спросил Минсалим.

– Такое не забывается.

– Я в первом классе осень и зиму постоянно курил, а потом чувствую, хана приходит. На чердак поднимусь – одышка, ноги ватные. Куришь, а вокруг советчики: ты затягивайся лучше, что как паровоз дым зря пускаешь, табак переводишь. Я затянусь – башка поплывёт-поплывёт. Хватило ума бросить. Библиотекарь Вера Александровна, золотой человек, замечания делала: «Миша, что от тебя табаком пахнет? Неужели ты куришь? Курить нехорошо».

Друзья прошли в мастерскую, следующую сцену, без которой наше повествование попросту не состоялось бы, Минсалим описывал так.

Мунир увидел шахматы и обомлел. Во все глаза уставился, будто диво дивное перед ним. С превеликой осторожностью, как нежную заморскую бабочку взял фигурку шамана, долго рассматривал, поворачивал так и эдак, в оконцовке выдохнул:

– Минсалим, научи!

Я сразу стойку сделал: неужели?

– Когда, – спрашиваю, – домой едешь?

– Через двадцать дней.

– Времени предостаточно. Если прямо сейчас сядешь – будешь косторезом. Ты правша?

– Да!

– Отлично! Левше сложнее, инструмент у меня под правую руку. Больше ничего не надо, главное есть желание. Садись!

Мунир робко сел. У Минсалима были нарезаны заготовки для подставок. Сунул одну: