А. Писателев - Тысяча снов. Сборник рассказов

– Оставайтесь пристегнутыми в течение всего полета. Соблюдайте правила.

– Но я хотел к окну….

– У тебя вон есть окно, справа. – Сказал один из мальчишек, показав рукой на иллюминатор.

– А можно будет попробовать порулить, хоть немножко? – В изнеможении спросил Яромский.

– Это запрещено. – Спокойно ответил пилот.

– А окошко приоткрыть? Хотя бы на секундочку?

– Яромский! Будешь вертеться, тебя прям тут и высадят! – Заявил другой мальчишка.

Он насупился, скрестил ремень обратно, защелкнул руки на груди и сполз в кресло пониже, подумав о том, что в его воображении можно было все это делать многократно, не спрашивая разрешения у пилота. В воображении он сам был пилотом!

Полет захватывал остатки пылающего неба, до которого мальчику не было и дела. Он так и не узнал, что такое настоящий полет. Он так и не узнал, чем пахнет небо….

Равнодушным шагом он шел домой, не поднимая голову вверх. Мама уже поджидала его дома, приготовив по особому случаю сытный роскошный ужин. Она представляла себе его порхающего на собственных крыльях аэроплана. Вместо этого, в дверь медленно вполз старенький, пыхтевший недовольством городской автобус, битком набитый обидой и грустью.

– Ну? – Вся, сверкая, спросила она его. – Как прошел полет?

Этот вопрос остался не услышанным, мама стала прозрачной, все стиснулось в тусклость, когда он увидел через приоткрытую дверь в свою комнату пустую раму….

Окна не было. Проем в нем был запечатан полиэтиленовой пленкой, едва пропуская свет, вместо рамки на откосах торчали гвозди и осыпавшаяся штукатурка. Он вбежал в комнату и замер. Мама нехотя пошла за ним и включила в полутьме свет.

– Помнишь, к нам заходил мужчина, наш новый сосед? Я продала ему окно, чтобы ты смог полететь. – Он повернулся к ней и посмотрел очень взрослым испытывающим взглядом. – Я знаю…. Знаю. Папа…. Но не переживай, к зиме мне удастся скопить денег, чтобы мы вставили другое окно, а пока….

Но он ее не слышал. Яромский плюхнулся в кресло и уставился в непроницаемую пленку, отгородившую его от неба. Мама вышла и тихонько притворила дверь.

«Ему нужно остыть, немного прийти в себя. В его памяти отец остался для него достойной личностью, хотя на самом деле….», – успокаивала она себя в одиночном ужине из воспоминаний.

Яромский долго наблюдал за этой мембраной, а потом накинулся на нее и начал рвать. Пленка оказалась достаточно плотной. Он схватил карандаш со стола и начал дырявить ее, до тех пор, пока в одну из дырок не смог просунуть руку и сорвать полиэтилен полностью на пол.

В ярости он взял свой воображаемый штурвал в руки. Резкий экстремальный взлет без разрешения, за такое могут лишить лицензии пилота.

– Теперь уже все равно! Всем расстегнуть ремни безопасности! —

Скомандовал он. – Окна отрыть на полную ширь! Глубокий вдох….

Рычаг резко рвался к нему, а затем так же стремительно бросался вниз. Он делал мертвые петли одна за другой, вырисовывая турбинным белым дымом каракули на голубом небе. Перевороты, спирали, бочки, восьмерки, поплавки, полет хвостом вперед, правым крылом вверх – ярость выходила из него в этом отчаянном взмахе крыла его воображения.

В темноте вечера, вдалеке, горело одно окно, в котором стоял человек и смотрел на него до самой посадки его планера. Когда самолет Яромского сел, он не открыл дверь и не снял наушники рации, он просто встал с кресла и плюхнулся на стоящую в углу комнаты кровать.

В его оконной дыре ветер плавно шевелил кусочек пленки, зацепившийся за гвоздь в проеме, где-то вдалеке напротив все еще горело окно светом тонким, с тенью какого-то человека в каком-то доме.

В заливающих детскими слезами глазах усталость перерастала в сон, во тьму, а вечерний свежий воздух голого окна оглушил его глубокой забывчивостью….

Утро не будило его городским произрастающим снизу шумом машин, через пустоту в стене, где раньше было его окно. Звук был только комнатным, дыхательным и тихим. Где-то на кухне слышался голос его мамы, тарахтящий в шепоте причитания и короткие полу басистые отрывки мужского звука.

Он приподнялся на кровати и застыл. От удивления он не мог ничего сказать, только резко вставал и все ближе и ближе к креслу, к стене, где еще вчера ничего не было, а теперь….

Сонная ноша непонимания прервала кухонный шепот его выкриком удивления.

– Ааа! Вот это да!

Он запрыгал по комнате, потом подбежал ближе к стене и дотронулся рукой до… окна.