Леонид Резников - Али-баба и тридцать девять плюс один разбойник

– Какой еще эмир? – возмутился Максим, складывая руки на груди. – Дворец, сборщик налогов! Вы что, издеваетесь надо мной?

Брови Мансура от подобной неслыханной наглости поползли на лоб. Он переглянулся с «черным».

– Ладно, пошутили – и будет! – не дождавшись ответа, продолжал Максим. – Мне домой надо. Скажите, как отсюда на Киевскую попасть?

– Киевская? – еще больше удивился Мансур. – Что такое Киевская?

– Да кончайте уже, в самом деле! – фыркнул Максим, но вдруг осознал всем своим существом, что люди, сидящие напротив него, вовсе не шутят. И родная Киевская им также неведома, как и сам Максим.

– Я, кажется, понял, – прогудел сквозь повязку Черный Кади. – Он – нахальный молодой воришка, пытающийся неумело выкрутиться.

– Ах вон оно что! – почему-то обрадовался Мансур. – Стража!

От зычного рыка хозяина роскошных апартаментов Максим даже чуть присел.

Узкие двери в правой стене залы распахнулись, и в них ввалились двое стражников, каких Максиму доводилось видеть разве что в кино про Восток – шаровары, кованные кольчуги, островерхие шлемы, кривые сабли в руках и круглые щиты. А рожи!.. Какие зверские у них рожи! Судя по ним, никак не доблестная современная полиция – те разве что по ребрам напинать могут. В крайнем случае. Эти же, с горящими неуемной жаждой крови глазами, не задумываясь, изрубят в один миг на отбивные.

Максим начал медленно отступать к окну. Стражники, сориентировавшись и поводя саблями, пошли на него.

– Эй, ребята, вы чего? – Максим в примиряющем жесте выставил перед собой ладони. – Давайте все решим спокойно, слышите?

Стражники, судя по их непроницаемым лицам, не питали склонности к пустым разговорам и продолжали медленно наступать.

– Я не вор! Я здесь вообще случайно, мамой клянусь! – продолжал неумело оправдываться Максим, и вдруг почувствовал, что отступать больше некуда. Его спина уперлась в стену меж двух окон. – Эй, чего вы? Я же совсем ничего не сделал! – захныкал Максим, затравленно озираясь в поисках пути к спасению и не находя его.

– Чего вы медлите? – недовольно прикрикнул на стражников Мансур, которому уже порядком надоело ждать, взял со столика пиалу и отхлебнул. – Зарубите его и выкиньте отсюда!

– А может, просто выкинете, а? – наивно спросил Максим.

– Вот еще! – фыркнул Мансур в пиалу.

Стражники, не сговариваясь, замахнулись саблями, тускло блеснувшими в свете восходящей луны. Максим, вскрикнув, распластался на полу и прикрыл голову руками, будто это могло его спасти. Сабли с противным скрежетом прошлись по стене у него над головой, выбив из камня снопы искр.

– Вы мне попортите стену, ослы! – недовольно вскричал Мансур, и стражники застыли в нерешительности. – Да чего вы ждете, остолопы? – Визирь запустил в них пиалой. Та разбилась о щит ближайшего из стражников и разлетелась тонкими осколками фарфора. – Он уходит! Взять его!

Максим, опомнившись, ужом прошмыгнул меж ног охранников и заметался по зале, насилу увертываясь от ударов острых сабель преследующих его двух здоровенных стражников.

– Держи его! Руби! – неистовствовал Мансур, швыряясь подушками и посудой. – Да вот он! Куда вы смотрите, ишаки? Сзади! Теперь там! Да быстрей же! О, Аллах, что же вы за идиоты такие?..

Максим, в третий раз пробегая мимо дастархана, поскользнулся на остатках рассыпанного по полу плова и растянулся на распотрошенных подушках. Мансур от неожиданности вскрикнул и вжался в стену, а Черный Кади наконец проявил интерес к происходящему и потянул саблю из богато инкрустированных ножен. И тут Максим ощутил в руке удобную рукоятку. Оказалось, что по чистой случайности его пальцы нащупали длинный кинжал, оброненный кем-то. Максим зарычал и, оскальзываясь, вскочил с пола.

– А-а-а! Всех порешу, гады! – завопил он, поудобнее перехватив кинжал и встав в боевую стойку. Глаза его налились кровью, на губах выступила пена. – Не подходи, а-а-а!

Максиму в голову ударила горячая волна, и, продолжая кричать, он принялся полосовать себя по руке туповатым лезвием, больше пригодным для разрезания яблока или дыни. Из небольших порезов показалась кровь.

– Убью! Не подходи!

От нелепости происходящего сердце дрогнуло не только у попятившихся стражников, но и у навидавшегося всякой жестокости Черного Кади. Убить – одно, но чтобы так кто-то истязал себя самого!..

Однако предводитель разбойников быстро пришел в себя и задумался. Он давно размышлял о необходимости дополнить число разбойников до сорока, которое, как известно, имеет сакральный смысл. К тому же из этого молодой человек, судя по его бурному нраву и несдержанности, мог выйти неплохой разбойник, и потому Черный Кади вернул саблю в ножны и воскликнул: