Генри Райдер Хаггард - Опасные маршруты

– Не знаю почему, – сказал я, – но дикие места меня влекут. И если вы согласны принять в компаньоны такого, как я, неопытного человека, я готов встретить опасность лицом к лицу.

– Вот, в сущности, в чем дело, – продолжал Лессельс, – имеется десять шансов против одного, что, угадав, куда мы отправляемся, индейцы бросят нас. Остаться же без товарища мне не хотелось бы. Я видел не одного траппера, исчезавшего надолго, который, потеряв своего компаньона и проблуждав целые месяцы в страшном одиночестве, среди полной тишины пустыни, возвращался в поселок с расстроенным мозгом. Кроме того, если нам посчастливится, лучше, чтобы двое свидетелей дали отчет. Люди, к которым мы обратимся за капиталом для настоящей экспедиции, понятно, предпочтут иметь что-нибудь побольше, чем заявления одного разведчика. Вы знаете, одинокие путешественники по пустыням способны воображать всевозможные небылицы. У вас есть хорошее ружье, мистер Мазен?

– Да.

– А все-таки лучше возьмите одно из моих. Мы заряжаем их разрывными пулями. Это дурные ружья для спорта, но нам нельзя давать промахов. Если олень убежит с незначительной раной, без повреждения костей, мы можем умереть с голода. Путешествуем мы налегке: муки на три месяца, табака на четыре, мешок с солью, взрывчатку в малом количестве, несколько инструментов, кожаные куртки, кожаная палатка, – вот и весь багаж. Если хотите, можете взять одну-две книги. Я всегда беру с собой «Опыты» Бэкона; у него так много смысла в немногих словах!

– А вы думаете, что старик индеец, о котором вы упомянули, говорил правду?

– Этот краснокожий редко видел белых людей, а в своем нормальном виде индеец не умеет лгать. Он и убьет, и обокрадет без зазрения совести, но ему никогда не приходит в голову мысль солгать. Ложь – порок нашей цивилизации. Только заметьте: старик не говорил, что он сам видел «Благоуханную Долину». Он повторял лишь рассказы своего деда.

– Значит, вы верите одной части его слов и не верите другой? Разве он не сказал, что боги убивают всякого, кто входит в долину?

– Я уверен, что в основании этого суеверия есть что-то достоверное. Может быть, какая-нибудь партия индейцев погибла от молнии; этого было бы достаточно, чтобы целое племя наложило на страшное для него место нечто вроде «табу», и впоследствии никогда не подходило к опасной долине. Что же? Вы все-таки согласны отправиться?

– Ну, конечно: я расспрашиваю только из любопытства.

– Я очень рад, – искренне сказал Лессельс. – Вы с первого взгляда понравились мне, Мазен. Я думаю, мы скоро станем настоящими друзьями.

Через два дня мы отправились в путь. Лессельс позаботился обо всех подробностях.

Все обитатели поселения, в числе, по крайней мере, тридцати человек, вышли провожать нас. Едва мы скрылись за поворотом, и перестали слышать их голоса, Лессельс с удовольствием перевел дух.

– Ну, теперь я могу дышать свободно, – весело сказал он. – Я всегда ненавидел людные места.

Во время нашего месячного путешествия на северо-запад мы тесно сошлись с моим компаньоном. Через неделю я примирился с неудобствами пустыни, и ее магнетическое очарование захватило меня. Спортивные удовольствия встречались на каждом шагу, потому что олени двигались на север, а рыбы в ручьях бросались на наши приманки с невинной жадностью, удивительной для человека, привыкшего к хитрым, боязливым форелям английских потоков.

Единственные беспокойства нам причиняли тучи москитов, вившиеся в болотистых местностях, но вскоре моя кожа огрубела от бесчисленного количества их укусов, и я привык спать в густых клубах дыма, тянувшегося от тлевших сырых ветвей.

Все шло хорошо; через месяц мы подошли к высокому горному кряжу. За ночь ветер переменился, и теперь в нем чувствовался тонкий сладковатый запах. Я хотел, было, сказать об этом Лессельсу, когда он знаком показал мне на индейцев. Несмотря на всю невозмутимость и бесстрастие этих людей, по взглядам, которыми обменивались краснокожие и по тому, как они посматривали вперед, я понял, что какое-то обстоятельство их волнует. Когда мы раскинули лагерь на ночь, Лессельс сказал мне:

– Пойдите, Мазен, добудьте оленя. Я же не хочу терять индейцев из виду.

Застрелить оленя было нетрудно. Они кишели здесь, и, казалось, больше с любопытством, чем со страхом смотрели на человека. Животные останавливались на расстоянии пятидесяти ярдов от меня и убегали только, когда я начинал подходить к ним.

Я скоро убил молодого оленя, притащил его на нашу стоянку и поручил индейцам изрезать его мясо.