Алиса Альта - A.S.Y.L.U.M - Дети Сатурна

– Вы не можете выписать пропуск сами себе. Он должен исходить от вышестоящего лица.

– Какого?! – взбеленилась Настасья.

– Вышестоящего.

– То есть стоящего выше меня. Хорошо. Будет вам вышестоящее лицо.

Девушка оставила ботинки на земле и отважно вскарабкалась на плечи великана. Прислонившись к воротам и с трудом удерживая равновесие, она накарябала реанимированной ручкой: «Я, персона, стоящая гораздо выше, чем имеет привычку стоять Касьянова Анастасия Сергеевна, разрешаю ей войти в ворота, которые охраняются лицами, читающие данный документ».

– Другое дело, – просияли лица рыцарей.

Ворота сами собой распахнулись – надо сказать, это действо сопровождалось чудовищным треском, переходившим в ритмичную мелодию. Поспешно натянув рюкзак, Касьянова вошла в город.

– Добро пожаловать в Кальхинор, – угодило ей в спину приветствие рыцарей, заигравших на трубе какой-то чудовищный мотив.

Тот город, что находился за каменными стенами, утопал в цветах. Казалось, именно они и являлись главными жителями этого места. Пространство между домами, которое в привычных Настасье населённых пунктах служило для перемещения, здесь поросло травой невиданных оттенков, от приглушённо-малахитового до экспрессивно-фиолетового. На дорогах – россыпи бутонов, а тропинка для пешеходов еле-еле пробивалась сбоку от цветочной гущи, тоненьким голосочком заявляя своё право на существование.

Сколько Настя ни приглядывалась, так и не смогла идентифицировать растения: чем-то они напоминали наши, но не до конца, всегда с какими-то отклонениями. Жёлтые цветы, которые поначалу казались тюльпанами, источали освежающе-сладкий аромат, напоминавший припудренную ванилью хвою. Внутри бутона таилось нечто, похожее на белую, застывшую в сахаре пчелу.

На окраине дорог предпочитали произрастать красноватые цветы, похожие на маки, но с ромбом в сердце бутона, выкрашенным в разноцветную полоску, – сначала фиолетовую, потом белую, голубую, зелёную и жёлтую. Пахли эти низковатые – по здешним меркам – цветы смесью подсолнечного масла и жжёной пластмассы.

В глубине зарослей встречались оазисы белых цветов со сложным рисунком лепестков, точно разукрашенных фиолетовыми разводами; временами нахалы выплёвывали в пространство фонтаны массивной золотой пыльцы, пахшей исключительно приятно. Настасья попыталась, но не смогла соотнести этот запах с чем-то, что она знала в своём мире.

Касьянову особенно забавляли одиночки оранжевого цвета, которые при малейшем воздействии издавали звон, подобный лопнувшей гитарной струне. Рядом, словно мелкие опята, всегда произрастали хрупкие бирюзовые лютики, на ощупь напоминавшие морскую гальку.

Видов цветов этих странных было мерено-немерено, но не это нашу Настеньку удивляло. А удивляло её то, что дома в этом городе, довольно небрежно раскиданные, были обиты мягчайшем плюшем… снаружи. Углы совсем мягкие – прислоняйся да засыпай. Выглядели они как игрушечные хрущёвки, а что там было внутри – пёс его знает. Входные двери были заколочены, на стук никто не отвечал, а Касьянова была не из тех людей, кто насильно в гости напрашивается.

Единственным её спутником стала огромная собака с длинной шерстью каштанового отлива; невесть откуда она взялась, да так и ходила за девушкой, как приклеенная, тревожно заглядывая в глаза, будто хотела сказать что-то очень важное. Настя делилась с нею едой из своего рюкзака и растерянно оглядывалась по сторонам, ища хозяина своей новой подруги.

Небо в этом месте было умопомрачительно желтым, а над самыми крышами домов, точно огромное яблоко, нависало красно-оранжевое солнце. Днём город словно вымирал; приход ночи знаменовался тем, что солнце как будто пожирало само себя, потихоньку растворяясь в пространстве. Небеса окрашивались в тёмно-синие тона, по ним рассыпались звёзды – такие, как Касьянова рисовала в детстве: яркие, жёлтые, строго пятиконечные. Они светили, точно тысячи маленьких прожекторов, и ночью в городе было даже светлее, чем днём.

При приближении заката жители понемногу высыпали на улицы, брались за руки и шли сквозь цветы, напевая мелодичные песни. Наибольшей популярностью пользовался гимн:

Хорошо в нашем Дейте,

Здесь все люди равны.

Мы не сеем, не пашем,

Не шалим и не пляшем,

Но любить мы вольны.

Во многих песнях слов будто и не было: звуки – плавные, красивые – лились рекой, самовольно покидая счастливые рты. Заговорить с горожанами в такие моменты у Касьяновой не получалось: только смелости наберётся, да так и окаменеет, словно кто рот ниткой зашил.