Сергей Михеенков - Примкнуть штыки!

– Нефёденков, Малашенков, Тимошенков, Егоренков, Колядёнков и ты, хвершал. А вы, братцы, кого я не назвал, поступаете с сего момента в полное и беспрекословное распоряжение товарища сержанта Воронцова. Всё понятно? Ну, раз всё понятно и вопросов нет, сполняйте. И чтоб, ёктыть, никаких пререканий. Вы мне роту не позорьте. Вон как бились… Патроны и харчи поделить поровну, по справедливости. По стрелкам и едокам.

Рассовали по мешкам и карманам гранаты и патроны. Поделили продукты. Попрощались.

Группа Смирнова ушла. Перед уходом Смирнов отвёл Воронцова в сторону и сказал:

– Ты ранен. Давай, пока не поздно, иди в отряд, в Воронки. Я останусь с твоей группой, а старшина поведёт своих. Никто тебя не посмеет осудить. Покажешь свою руку Петрову, и он отправит тебя на первой же машине.

– Петров знает о моей ране. Он меня перевязывал. Я остаюсь.

– Тогда хотя бы не забудь сделать перевязку. А может, сейчас перевязать? У старшины санинструктор есть.

– Да какой там санинструктор? Нелюбин его три дня назад на эту должность назначил из ездовых.

Смирнову пора было уходить. Но он не уходил, и Воронцов понял, что он хочет что-то сказать ещё.

– Как ты думаешь, Сань, попрут они на нас? Или будут всё же атаковать там, на шоссе?

– Они пойдут по одной из дорог. Или по всем сразу. А поскольку там, на шоссе, им уже наломали…

– Я тоже так думаю. Жалко, моих ребят рядом нет.

Помолчали.

– Так что, Стёпа, держись там. – Воронцов впервые назвал Смирнова по имени.

– Значит, пополнения не будет.

– Не будет. Ты же слышал приказ.

– Если так, то, Сань, хреновая наша доля. Прощай, дружище.

– Прощай, Стёп. Если уж совсем край, присылай связного. Мы тут, на левом фланге, одни. Никого больше нет.

Смирнов поправил на плече ремень автомата, окинул глазом своё войско, уже миновавшее лощину, слизнул со вздёрнутой губы дождевую каплю и вдруг подмигнул Воронцову:

– Назывался он Авдеем и Марьяну обожал…

К вечеру дождь прекратился. Небо очистилось, озарило окрестности, высветлило речную глубь, и все вдруг увидели, что вода в Извери не чёрная, как казалось до сих пор, а прозрачная, а на песчаных отмелях даже золотая, как молодые березняки, с которых даже дождь не смог смыть последнюю листву.

Со стороны Мятлева послышался гул моторов, и через минуту пара истребителей пронеслась над лесом. Самолёты, видимо, держали курс вдоль просёлочной дороги. К ней, к той дороге, и шла группа Воронцова.

– Смотрите, наши! – удивлённо воскликнул Селиванов и подпрыгнул несколько раз, чтобы получше разглядеть за верхушками деревьев «ястребки» с красными звёздами.

– «Ишачки». Сейчас они им вправят косину. А то разлетались, сволочи. – Донцов перекинул тяжёлый пулемёт на другое плечо. – Сейчас они им вольют.

– И откуда они взялись? Это ж, чёрт возьми, и вправду наши самолёты! – Боец, доставшийся Воронцову из отряда старшины Нелюбина, судорожно тискал потёртый, как кирзовый сапог, ремень винтовки. – С самой Десны – первый наш самолёт. И не один, а сразу два!

– К Варшавке пошли, – отозвался другой боец, долговязый. Острый кадык на его длинной шее, обросшей длинной с проседью щетиной, испуганно бегал под серой, поношенной кожей.

Следом за истребителями так же стремительно пронеслись несколько «петляковых». Бомбардировщики ушли к Угре. Через минуту там гулко ударило, загрохотало, то удаляясь, то приближаясь.

– Переправу бомбят, – догадался кто-то.

– Прилетели… Бомбят и наши… А я, братцы, уже думал, что самолётов у нас и вовсе не осталось. На аэродроме под Минском их погорело видимо-невидимо. Даже взлететь не успели.

– Наверняка мост громят. Видно, немец густо пошёл. Не удержаться теперь нашим на шоссе.

– Если танки помогут, ещё подержатся.

Боец, замыкавший их небольшую колонну, спросил вдруг:

– Товарищ сержант, а вдруг они по нашей дороге попрут?

Ответить Воронцов не успел. Снова послышался рёв моторов. «Петляковы» возвращались. Назад бомбардировщики протянули тем же маршрутом, но уже не так организованно. Один за другим они выныривали своими поджарыми хищными телами в просвет лесной поляны и снова соскальзывали за верхушки берёз. На этот раз они летели совсем низко, так что в прозрачных колпаках были видны напряжённые неподвижные, как приборы, головы пилотов и стрелков. Истребители не возвращались. Но вскоре появились и они. И теперь их было не два, а шесть. Они клубком вертелись в воздухе, срывались вниз, в штопор, но перед самой землёй ловили крыльями упругий воздух, выравнивали горизонталь, стремительно проносились над верхушками деревьев, едва не задевая их, и снова, будто примагниченные друг к другу, натужно взрёвывали моторами и взмывали вверх. Почти непрерывно рычали их пулемёты, разбрызгивая дымящиеся веерные трассы. Вскоре один задымил и, теряя скорость и заваливаясь на крыло, стал падать.