Борис Юрьев - Во времена Николая III

Обратившись к аудитории, сделал перевод для нерадивых слушателей:

Преподаватель продолжил урок:

– Английский – детский язык, в котором в утвердительной форме подлежащее стоит на первом месте, а за ним следуют сказуемое, определение, дополнение и обстоятельство. Сложность восприятия отсутствует, где члены предложения выстроены и всегда стоят на своем законном месте. В английском языке напрочь забыты склонения.

Михаил не думал, что язык Шекспира и Байрона так прост, как рассказывал шеф, но не собирался придираться к словам, посчитав, что полезно на начальном этапе обучения возникновение иллюзии простоты.

– Многое зависит от системы обучения,– не желая никого слушать, продолжал Семен Михайлович развивать тему.– Мы думаем фразами, а не словами. Поскорее следует начать говорить, а не заучивать слова. В колониях англичане обучение языку аборигенов начинали с заучивания двух тысяч наиболее употребительных слов : принеси это , отнеси то. В дальнейшем переходили на разговорный язык. Нельзя надеяться на серьезный результат, пока в школах учат английский на русском языке, а студентам ВУЗов со всей серьёзностью объясняют, что английское R произносится без всякой вибрации и при произнесении язык сильно напряжён, кончик языка высоко поднят, но не касается ни нёба, ни альвеол, а голосовые связки вибрируют. Моя мама говорила, что на кафедрах иностранных языков раньше слышалась речь исключительно на французском, английском и немецком языках. Когда на кафедрах заговорили на русском языке, чтобы окружающим было понятно, о чём идёт речь, стало ясно, что преподавателям не обязательно знать в совершенстве специальный язык, которому они посвятили жизнь. На первый план выступили другие важные ценности. Скажите мне, молодые учёные, может ли страна, боящаяся, что вы останетесь за рубежом при первом удобном случае, посылать вас в заграничную командировку? Разумеется: нет. Советам нужен человек, не знающий ни языка, ни ценностей, ни культуры страны, в которую он едет. Если даже он там останется, рассуждают господа, то ему, как минимум, нужны два года на адаптацию. Не каждый выдержит подобных испытаний. И что он будет делать в этот период, имея уникальное образование? Высококлассный специалист вынужден подметать улицы. У нас любой труд почётен, но есть всё-таки пределы. Бытует мнение, что у некоторых имеется способность к языкам, а основная масса не в состоянии выучить английский или скажем французский. Подобные беспочвенные рассуждения являются отговорками. Почему-то все дети в Англии и Германии лопочут на родном языке. Если мы не затрагиваем пласт дебилов, любой язык доступен человеку. Разумеется, обучение следует начинать в детстве, когда ребёнок ещё не утратил способности, как обезьянка, повторять за взрослыми всё, что ни попадя. От двух до трех лет со мной занималась гувернантка из Франции, певшая мне перед сном колыбельные песни. В четыре года появилась англичанка, которая при мне не произнесла ни одного слова на русском языке. Я и сейчас помню, как с ней познакомился. В парке, со скамейки, к которой мы подходили с мамой, поднялась навстречу англичанка, присела на корточки и, протянув руки, ласково позвала меня: сomе hеre, plеаse. Произнесенные слова я понял без перевода и пошёл к ней, к красивой молодой женщине, которая по-матерински обняла меня, когда я поравнялся с ней. Мы часто гуляли с ней, взявшись за руки, по зимнему парку, расположенному через Неву, напротив наших окон, декламировали стихи и распевали песенки. Она много рассказывала о своей стране, балладах и национальных привычках, о своем родном городке. Через два года мама объяснила мне, что я должен знать и немецкий язык. Я заупрямился и родители, считаясь с детской психикой, сделали перерыв. Начиная с восьмилетнего возраста, в течение трёх лет я изучал немецкий язык и знаю его чуть хуже, чем французский или английский. Но это знаю только я сам. Для всех остальных мои недочёты в немецком языке не заметны.

Сема твердо стоял на позициях, что познания в иностранных языках не раз помогали ему при трудоустройстве, и утверждал, что всегда нужны будут квалифицированные переводы статей и переводчики.

В рабочее время следует работать, а не бить баклуши. Эту банальную истину в институте никто не собирался оспаривать. Сотрудники, чтя внутренний распорядок дня, во время приходили на работу и исправно пребывали в стенах института от звонка до звонка. А вот однозначного мнения по поводу работать или не работать в рабочее время, где и в какое время лучше творить, не существовало. Каждый выбирал, что ближе ему в соответствии со своим интеллектом. Некоторые приходили на работу, чтобы отметиться в табельном журнале, и все рабочее время посвящали выяснению взаимоотношений с коллегами, предпочитая открытия открывать дома на кухне, на чердаке или на природе в самый казалось неподходящий момент с точки зрения делетантов. В институте существовала порода смутьянов, причисляющих себя к творцам-художникам, которая время от времени как бы невзначай ставила под сомнение необходимость обязательного пребывания творческих людей в институте в рабочее время. Ими высмеивались нелепая спешка в институт зимой в предрассветный час, когда хочется лишние полчаса понежиться в кровати, или стремительный бег после обеда в грозу, учитывая, что она через пятнадцать минут закончится, и можно, вдыхая озон, пройтись на работу, до которой рукой подать. Странно, что бредовая идея: мол, не всё ли равно, где изобретать? – у многих находила отклик и понимание, как и само желание побыть лишний часок дома или на природе за городом. К счастью до открытого бунта учёные не доходили, благодаря чему формально коллективный договор между работодателем и нанимателями не претерпевал изменений.