Это все, что мне удалось узнать. Но на обратном пути у меня произошла весьма интересная встреча, хоть немного вознаградившая меня за предыдущие неудачи. Я зашел в кофейню, чтобы выкурить трубку и выпить чашку кофе, и едва уселся на подушку, как услышал на чистом немецком:
— Оп-ля! Быть того не может! Вы ли это или я обознался? Я повернул голову и увидел бородатое лицо, которое, без сомнения, было мне знакомо, но кто это — я никак не мог вспомнить.
— Вы это мне? — спросил я.
— А кому же еще? Вы меня больше не признаете?
— Наверное, я вас знаю, но прошу вас, помогите немного моей ослабевшей памяти!
— Забыли уже Хамсада аль-Джербаю, который пел вам на Ниле песню о ямщике и с которым потом…
Я вспомнил!
— Борода помешала признать вас. Бог вам в помощь, садитесь рядом. Есть время?
— Больше чем достаточно, если вы согласитесь оплатить мой кофе. Я немного, так сказать, поиздержался.
Он подсел ко мне поближе, и мы смогли разговаривать, не опасаясь, что наш разговор на немецком окажется понятным кому-то из местных.
— Расскажите, как вы дошли до жизни такой, мы ведь с вами столько не виделись!
— Как дошел? Этот Исла бен Мафлей, которому я служил, уволил меня, потому что я ему больше не был нужен. Так я попал в Александрию, а потом с одним греком на Кандию, а оттуда матросом в Стамбул, и вот я здесь.
— В качестве кого?
— В качестве всех. Как посредник, как проводник, как чернорабочий и помощник. Но никому я уже не нужен, все справляются без меня, вот я и гуляю голодный, а кишки ноют и поют. Вот я и понадеялся, господин, что, может, вам на что сгожусь. Ведь помните, как тогда, на Ниле…
— Посмотрим. А почему вы не обратились к Исле бен Мафлею? Он ведь в Стамбуле.
— Покорно благодарю. Знать его не желаю. Он обесчестил меня, сделал больным, развалиной, не доставлю ему такое удовольствие!
— А я живу у него.
— О, это плохо, значит, я не смогу вас навещать.
— Но ведь вы посещаете не его, а меня!
— Если бы так… В его доме ноги моей не будет ни при каких обстоятельствах, но вам я бы хотел послужить.
— Есть такая возможность. Вы помните такого АбрахимМамура, ну, того, у которого мы забрали девчонку?
— Помню отлично. Его звали Дауд Арафим, он ускользнул тогда…
— Так вот, он в Константинополе и я его разыскиваю.
— То, что он здесь, мне хорошо известно. Я его видел.
— Да? Где?
— Наверху, в Димитри, но он меня не узнал.
Я знал, что Ай-Димитри и Татавола, Енима и Ферикей считались самыми дурными кварталами в городе, и поэтому спросил:
— А вы часто там бываете?
— Очень часто. Я там живу.
Теперь я знал достаточно. Этот брадобрей из Ютербога осел во владениях греческого сброда Димитри, ставших одним из крупных кварталов Стамбула. Преступники там чувствуют себя дома, как в соответствующих районах Нью-Йорка или Лондона. Появляться там опасно не только вечерами, но и днем, когда, то справа, то слева открываются двери в маленький ад, где происходят оргии или являются миру такие страшные болезни, о которых и подумать страшно.
— В Ай-Димитри? — переспросил поэтому я. — А получше места вы не могли найти?
— Мог, но там так хорошо, когда есть деньги! Столько удовольствий!
— Когда вы встретили Абрахим-Мамура, вы какое-то время его там наблюдали? Мне очень надо выяснить, где он поселился.
— Я не следил за ним, поскольку был рад, что он меня не признал. Но мне известен дом, откуда он вышел.
— Не соблаговолите ли вы показать мне его прямо сейчас?
— С удовольствием.
Я оплатил кофе и трубки, мы наняли двух лошадей и поехали через Пера и Тепе-Баши в Ай-Димитри. Говорят, что Копенгаген, Дрезден, Неаполь и Константинополь — самые красивые города Европы. Я согласен с этим утверждением, но с одной оговоркой относительно последнего — этот город красив только тогда, когда смотришь на него со стороны Золотого Рога; что же касается его нутра, то тут несложно впасть в разочарование. Я вспомнил байку об одном английском лорде, о котором рассказывали, что он, якобы, прибыл в Константинополь на яхте, но не покидал корабля, а проплыл по всему побережью от Радоста на северном берегу Мраморного моря до Стамбула, зашел в Золотой Рог, вернулся в Босфор и прошел в Черное море, уверенный в том, что получил полное впечатление о городе. Если же углубиться в город, то попадешь в кривые извилистые улочки и переулки, которые и улицами-то нельзя назвать. Мостовые встречаются крайне редко. Дома построены главным образом из дерева и являют улице свои тыловые, без окон и дверей, стороны. На каждом шагу натыкаешься на злых, облезлых собак, которые здесь стали главной заботой дорожной полиции, и постоянно держишь ухо востро, чтобы не попасть под колеса мчащейся упряжки или не вляпаться в лошадиный или ослиный навоз.
Читать дальше