Любовь Сушко - Кот из разбитого зеркала. Фрагментарный роман

– А это не так?

– Это так, -соглашается он, – интересно то, что происходит потом с душой, которая принадлежала уже дюжине людей до нас и накопила столько всего в своей оболочке, как она приживется на этот раз, как будет развиваться, сможем ли мы ее оживить окончательно, чем наполним, сделаем ли своей или она будет отторгнута.

– И что же происходит?

– Вот и происходит развитие, она должна попасть в это время, в это пространство, она должна комфортно себя здесь чувствовать и развиваться, а не сбежать от нас, как неверная жена, к другому мужчине. Ты думаешь, что такое клиническая смерть, как ни побег души из тела? Если найдется подходящая душа поблизости и успеет вселиться в еще не остывшее тело – человек оживает, если же нет, то, увы….

– Не повезло бедняге…

– Недаром, люди, которые возвращаются назад, не любят рассказывать о пережитом, а если рассказывают – одно и то же, о коридоре, свете, то, что они наверняка до этого читали или слышали от других. А на самом деле ничего они не помнят и не знают, сбежавшая душа вряд ли вернется назад, а совсем другая только пытается прижиться к этому телу, она ничего о нем не ведает, все начинается сначала, вот и молчат, бедолаги.

– Но ты говорил о живых людях, у которых мертвые души, – напомнила я ему, капризно поджав губы.

– Да, конечно, прожил человек половину жизни в тумане, ничего не хотел, ничего не делал, что же ты думаешь, душа еще жива у него? Нет, формально, она может и трепыхается, но это мертвая душа. Ведь люди порой умирают еще задолго до своей физической смерти, им не обязательно для этого лежать в коме и не шевелиться. Он может и шевелиться, но душа, точно мертвая.

– И что же делать? – спросила я, вспомнив все больные вопросы наших революционеров, которых разбудили несчастные декабристы, а потом уже само по себе пошло —поехало.

Он молчал, разглядывая кого-то, наверное, пытаясь определить, мертвая или живая у него душа.

– Что делать, чтобы душа не умерла раньше срока, и вообще оставить ее в целости и сохранности – учиться, развиваться, забыть о покое, пусть он только сниться, музыку, стихи писать, кино снимать – творить одним словом, – с пылом говорила я.

– Ну, это банально, хотя для начала не мало. Но есть еще одна тайна во всем этом, желательно бы узнать, кому принадлежала душа прежде, совпасть с теми, кто уже владел ею, кто пытался развивать и сохранить то, что он накопил за свою жизнь. Ведь без их помощи и без их опыта мы не сможем много сделать и снова все начнем сначала. Если успеем начать, – он таинственно замолчал.

– Узнали, а потом?

– А потом подумать о современном мире, в который мы ее бросаем, вот с поправкой на изменившиеся реалии и развивать ее дальше, все время неустанно, восстанавливать, оживлять, поддерживать тот огонь, которым она питается, конечно, не при помощи вина, азарта, а то и наркотиков. Так ее только и можно умертвить раз и навсегда.

Около нас остановился человек, на диво красивый, он был странно похож на Александра Блока в молодости. Вероятно, это сходство замечали с самого начала многие, и повторяли ему все время о том, что он удивительно похож на поэта.

Но я заметила и другую особенность – он был мертвецки пьян, нет двигался почти не качаясь, но он до такой степени был выключен из реальности, что если бы другой человек шел к нему навстречу, то он бы не смог свернуть, отстраниться в сторону, и просто бы врезался в него.

– Вот, лучший способ умертвить душу, о наркотиках я не говорю, ее просто выключают, усыпляют, и назад вернуться она едва ли сможет, да мало ли способов, как можно убить душу. Если она и была бессмертной, то с этим давно покончено, еще до нас постарались.

– Куклы и кукловоды, – я снова вспомнила о красивом манекене, который заставил меня до такого додуматься.

– А самое главное, что мы сами и куклы, и кукловоды одновременно, каждый в своем мире и кукла и кукловод. Пока душа не умерла, человек может все, но стоит только ее потерять или убить, и он уже остается просто куклой, тогда и появляются другие кукловоды, вот это настоящая беда. Но стоит ли жалеть о том, кто уже успел погубить свою душу, и передает себя в руки другого, прекрасно понимая, что ничего хорошего ему не дадут, а скорее наоборот, отберут даже то, что еще осталось, тот мизер, который у человека еще был, чтобы окончательно швырнуть его в пропасть.