Юлия Бун - Хранитель Книги Света

Как долго хранится тайна? Месяц, год или столетие? Я бы не смог хранить её несколько дней, даже ценой жизни других. Она делает сердце уязвимым, не впускает покой. Я точно знаю, как хранение секретов приводит к одиночеству. От тайн ничего хорошего. Рано или поздно всё вырывается наружу, иногда в совершенно иных красках. Сколько сил отнимает хранить это в себе? Давление нарастает, одна ложь тянет другую, и в итоге целый мир построен на её манипуляции. Как радоваться жизни, если одной ногой держать дверь, второй пытаться чувствовать? Хватит одного импульса, чтобы рассказать всё. Вопрос только в том, кому именно передадут тайну.

Каждый город скрывает истории, о которых лучше молчать за столом, но в какой-нибудь газете это обязательно напечатают. Если бы я видел истину мира, не мог бы спать спокойно. Под покровом ночи в узких переулках слышал шёпот. Между трактиром Гано и жилыми домами в маленьком закутке, где стоял тусклый фонарь, собирались травники. На пересечение Севул и Тиковой улице появлялся чёрный рынок в лунное время, возведённый на скорую руку. Торговцы продавали дикую мальву, подмаренник душистый и редкие травы из Тёмного леса. Под звон монеток, шептались, чтобы их случайно никто не расслышал. Я обходил стороной, подслушивая о чём говорят. На два дома левее торговали галлюциногенной Айяуаской и листьями кокки, под башней Уолсена табаком. Местные мужчины выходили из трактира с лёгким опьянением от дешёвого виски, с приятным ожиданием во рту, что губы скоро начнут смаковать газету, скрученную в трубочку. Запах сухого разнотравья смешивался в воздухе с разгульным весельем. Ночная мгла закрывала в свои объятия детей луны. Город оживал бурными красками и смазывал различия. В темноте непонятно у кого какой статус. Все становятся на одно лицо. У всех просыпаются одинаково животные инстинкты.

Мне всегда нравился Кёге узкими проходами и средневековыми постройками, где ютились небольшие семьи. Улицы города рассекает ручей, начало которого собирается на юге от болот Регнемарк Моше. Из гавани Кёге можно добраться на пароме к острову Борнхольм, там часто бывал мой дедушка. Безлюдный кусочек земли вдохновлял его писать. В центре города находится Ратушная площадь. Население так мало́, как милостыня бездомного, который собрал её на улицах Дании. Я приехал в память о дедушке Гендби, который родился здесь. Город покрывала дурная слава, местные передавали слухи через Эресуннский пролив, железнодорожные пути и по воздуху. Я сидел у причала рассматривая лодки и держал в руках список с именами сожжённых под открытым небом в 1612 году. У меня был не весь перечень людей, только часть уцелевшего реестра. Охота на ведьм продолжалась несколько лет. Всё началось из-за смешений суеверий, религии и политических мотивов. Пока одни искали оправдания аномальной засухе, другие бились за власть и землю. Ничего не стоило оклеветать человека в колдовстве, если так можно избавиться от соперника. Некоторые семьи выжигали под чистую вместе с детьми и домами. Сжигание заживо запрещалось во всех странах, которые относились к американской колонии, но в Дании другие законы. Я так и не смог понять, как разум, созданный Богом способен делать ужасные вещи. Сколько семей оплакивало ушедших: сестёр, жён, детей. Чаще всего страдали женщины, именно им присуждали мистические отклонения. Это событие запустило цепочку других, а могло сложиться всё иначе. В то время мало следили за документацией, часто судебные процессы не фиксировали. Внутри системы царил произвол. Делай как хочешь, никто слова не скажет. На казнь собирали заключённых подле южной церкви на Ратушной площади. Заранее забивали столб и обкладывали сухими ветками с охапкой хвороста. Место, которое пробирало до дрожи, теперь веселит людей. Сейчас там проводят народные Ярмарки.

Я перевернул лист записной книжки, закурил и в эту минуту загудел паром. Люди спешно хватались за чемоданы, они поднимались на пристань. Возле мостика носились дети, а жёлто-оранжевые лучи согревали их головы. После столь громкого события в Кёге стало спокойно и размеренно. Взрослые не боялись отпускать детей одних, выходить из дома в любое время. Кажется, что все забыли и никогда не вспоминали ту часть истории города.

11 июля 1919 года случилось другое потрясение. Волнение пробиралось в народ, оно заходило в каждый дом и приводило в ужас. Луна закрыла солнце, а её размер был как в десять раз увеличенный обруч. На улицах, за считанные секунды, стало темно. Багрово-красный цвет как кровавый огонь знаменовал нечто тёмное, леденящее душу. Гойл Скринсет журналист местной газеты держал дрожащими руками камеру. Он вышел на улицу только под угрозой увольнения, сделать несколько снимков. Едва можно устоять на месте, когда поднялся дикий ветер. Он пролеза́л во все щели, ломал ветки деревьев, сметал пыль с песком. Туман из песчаной пурги простилался по улицам. Ничего не разглядеть в такую погоду. Только безумные выходили наружу поглазеть. Остальные прятались по домам, закрывали наглухо оконные ставни и заграждали высокой мебелью. На случай если выбьет стекло, оно не разлетится по комнатам.