Иоасаф Любич-Кошуров - В Маньчжурских степях и дебрях

Затем они, как по уговору, переглянувшись и не сказав ни слова, перебежали от кустов к краю обрыва, спрыгнули вниз и залегли за камнем.

Нагановские револьверы бьют замечательно точно и на сравнительно порядочное расстояние.

Но и при учебной стрельбе иногда сфальшивит рука или глаз.

А тут приходилось стрелять не по деревянной мишени, а по врагу, вооруженному, по-видимому, очень хорошо… Приходилось защищать свою жизнь…

В первую минуту всякие другие соображения у Крюкова отошли на задний план.

Неприятелю, правда, было трудно целить по нему и Зиновьеву: мешало солнце. Солнце должно было светить прямо в глаза этим невидимым врагам, скрывавшимся в густой траве за бугром… Все выгоды позиции были за ним и Зиновьевым. Но разве может спорить револьвер с винтовкой. Впрочем, он и об этом мало думал: о том, что у врага винтовки, а у них револьверы… Запав за камнем и сняв для предосторожности шапку, пристально, не двигаясь, смотрел он на бугор…

Несколько раз ему казалось, будто там что-то краснеет в траве и шевелится… Тогда он напрягал зрение, вглядывался еще пристальней, сжав плотно губы, наморщив брови, не шевелясь, не двигаясь… Но у него начиналась резь в глазах, то красное, что шевелилось в траве, превращалось в круглое радужное пятно, выплывало из травы и плыло медленно навстречу его напряженному взору, совсем застилая зрение.

А когда он переводил глаза на траву, около себя, радужные круги выплывали и над травой, и трава казалась не зеленой, а жёлтой…

Через минуту он опять останавливал глаза на бугорке?..

Вот он — этот бугорок… И за ним притаилась смерть и зорко смотрит и ждет своего времени…

Злость поднималась в нем и какая-то ожесточенность. И казалось ему в эту минуту, если он ненавидит кого-нибудь в мире, так только тех двух, укрывшихся за бугром. Почему они спрятались там и сидят, и не выйдут, и сторожат, не поднимет ли головы он или Зиновьев…

Небось, ведь знают, что у них с Зиновьевым только шашки да револьверы. А у них — винтовки. Струсили, значить. Им овладевало нервное состояние. Он сознавал, что еще несколько времени, — и он не вытерпит, вскочит опять, как тогда, на ноги и что-нибудь крикнет… Всего насколько минут лежал он за камнем, но ему уж было невыносимо лежать так — точь-в-точь как когда лихорадка и лежишь на кровати, и всякое положение, которое принимаешь, кажется томительным…

А там в траве? шевелится что-то… Это верно. Это они— хунхузы, это их красные кофты. А свои шляпы они, видно, тоже сняли, чтобы не привлечь на себя выстрелы, Вон, вон… опять.

Блестящее маленькое колечко загорелось на солнце в траве, на вершине бугорка…

Это дуло… Прямо в лицо смотрит Крюкову… И как близко…

Отодвинувшись на локтях немного назад от камня, он положил револьвер на край камня. Еще раз вспыхнула в нем злоба, словно горячее пламя лизнуло сердце…

«Ага… Показался-таки».

Неторопливо, все отодвигаясь от камня, чтобы дать простор руке, он навел револьвер и замер…

И все в нем замерло. Даже дышать он перестал… Прямо-прямо в центре колечка стала блестящая точка на конце револьверного ствола…

Мгновенная радость охватила душу и сейчас же ушла, оставив мозгу одну мысль: «теперь попался».

Свалив немного револьвер на бок, он потянул за спуск.

Выстрел стукнул…

Человек в красной кофте, словно его подкинуло снизу, вскочил на вершине бугра, прижимая к груди руки, и сейчас же повалился назад, на спину.

Крюков не промахнулся.

Это был меткий выстрел, и Зиновьев крикнул ему.

— Чисто!

Потом он так же, как и Крюков, лег на живот, положил револьвер на край камня, подложив ладонь левой руки под локоть правой в которой держал револьвер.

— А другой — мой, — сказал он, повернувшись к Крюкову.

Крюков ничего не ответил.

Он вынул портсигар, закурил папироску, но сейчас же бросил ее в сторону и стал рассматривать свой револьвер, как будто видел его в первый раз, сосредоточенно и внимательно…

Затем нахмурил брови и положил револьвер, как раньше, на край камня, на прежнее место.

Хунхузов было двое.

Один из них теперь был убит.

Другой сознавал, очевидно, что дальнейшая перестрелка может окончиться трагически и для него.

Он решил ретироваться в степь.

Была ранняя весна, и степь только что оделась травой… Ни идти, ни ехать незамеченным по ней было невозможно…

Китаец придумал незамысловатый способ обезопасить свое отступление…