Дмитрий Котенко - Дериват

Миновав чреду лесных местностей и обойдя пару ухабистых хребтов досконально все изучая вокруг, Крео через несколько часов вышел к открытым просторам прибрежной части породистого островка: зримую область усеивали аккуратные гряды двухэтажных компактных домиков.

Постройки, словно ряды загорающих на пляже людей, располагались почти что у кромки берега. Проходя тесные улочки и минуя ее белые уютного вида дома, Спри вышел к небольшому перекрестку и увидел непонятного предназначения сооружение слева – в идентичном окрасе своих стен оно растворилось среди монотонности прочих безлюдных построек города. Вершины боковых прямоугольных пристроек как будто служили подлокотниками для расположившегося между ними подобия креста, с царственной важностью восседающего на крыше: по какой-то причине горизонтальный брусок непонятной фигуры располагался чуть выше середины вертикального. Подбирая множество гипотез относительно символичности этого архитектурного декора – если это вообще был архитектурный декор, а не что-нибудь абстрактно сакральное, – Крео так и не преуспел в подборе ключа-гипотезы, точная асимметрия резцов которого наложилась бы на заковыристые штифты тайны. В конце концов мужчина пошел дальше, к береговой линии.

Всестороннее изучение опустевшего места не привело к какой-либо интриге. Продолжительная – вплоть до моря – непрерывность узких улиц, их непоколебимое равнодушие, с которым употреблялись оттенки белого на жилых или иного рода домах. Проявившаяся лишь на первой линии россыпь статных мини-асьенд, хоть и пискляво, но все же могла заявить о тяге города к материально-пространственной динамики. Однако ни одна градостроительная инициатива теперь не имела смысла, потому что некому было ее воплощать: жители безвозвратно покинули населенный пункт – неизвестно, когда, неизвестно, почему.

Крео Спри стоял точно на разделительной полосе автодороги, тип ее асфальтной разметки явно не предусматривал трафик высотных эшелонов под скайстеры. Потерянный во времени пришелец посмотрел сначала в одну сторону дороги, а затем в другую: оба участка полотна простирались вдаль – зубцы умной подошвы были первыми за многие века гостями, что вступили на битумную чешую впавшего в спячку Ёрмунганда.

Спри обернулся к городу, уставившись на проулок, из которого секундами раннее вышел. Только сейчас он заметил разросшиеся по крышному плато города кривые лианы. Трупы их змеевидных отростков уродливо покачивались от ветра, что скорбящей аурой неприкаянного призрака прогуливался по покинутым живыми душами переулкам, тавернам, гостиницам и прочим опустевшим местам. Когда-то ровно обстригаемые тисы неподобающе их аристократической родословной обрюзгли и из стройных изящных пилястр раздались в опухшие всклокоченные ежи. Плющ нагло пробирался под ставни жилищ, словно наглец, закравшийся грязной лапой под юбку невинной девицы, и, разбив окна, уже раскидывал свое ползучее потомство в забытых людской ухоженностью помещениях. Дороги потрескались, и из них также прорывалась Бог весть какая растительность, способная в свете редкого солнца наконец-то увидеть свою сущность.

Сквозь все эти нахальные тентакли, обхватившие причинные места городской архитектуры, сквозь стращающий шепот скрываемого за ветром одиночества проявлялось обреченное лицо гиганта, поросшее вьющейся бородой минувших столетий. Этот обессиленный каменный исполин, как будто впервые за казавшееся бесконечным время увидел человека и от неудержимых эмоций, вызванных переживаемой разлукой с миром, не хотел отпускать гостя. Он протяжно завывал вихрями ветра, в котором выражалась вся драма нелегкой участи изгоя. Едва моросивший дождь был его слезами, источаемыми железами опущенных рафштор. Крео испытывал неизгладимое чувство жалости.

Внезапный звон, сопровождаемый дребезжанием по чему-то ударному, оборвал интимность безмолвного контакта между безобидным чудищем-городом и представшим перед его ущербным телом маленьким человечком. Пронзительный клич прерывался каждые три секунды, доносился же он из будки, гордо стоявшей в позе часового стража-одиночки через дорогу у подхода к пирсу.

Мужчине пришлось оборвать мимолетом нахлынувшую привязанность города к своей персоне и оставить его умоляющую фигуру подобному ему же бестелесному соседу: легкому соленому морскому запаху, которым йод водорослей наградил воду – вдох очищающих молекул процветающего подводного царства давал мотив увядающему земному выживать.