Ольга Апреликова - Злое Лето

Яд оглянулся: шатаясь, с земли поднялась белая и бледная голая девчонка чуть побольше, чем он сам, лет, наверно, тринадцати. Каких лет? Она ж только что… Вылупилась. Или она всегда так – не умирает, а меняет шкуру? Девчонка была красивая, стройная. И он точно знал, что еще никогда не видел голую девчонку. И что? Вот розовые пупырки сосков, вот внизу… Он едва успел отвернуться: опять вывернуло горькой горячей жижей.

Где-то вверху плаксиво заорала чайка.

В море сбегал узкий ледяной ручей. Яд умылся, вдоволь напился и слегка успокоился. В голове чуть прояснилось: нет, все это не снится, все это на самом деле, и что теперь делать, и убежать бы, но… как?

Туман неспешно рассеивался, от засиневшего моря потянуло теплом. Яд, поглядывая на скользкую Хозяйку, плескавшуюся меж обросших зеленой слизью валунов, тоже отмылся, залез на шершавый валун обсохнуть на ветерке. Хозяйка стала свеженькой и беленькой, как сахарная кукла, и при взгляде на нее жутко хотелось какой-нибудь леденец… Вроде самого вкусного зеленого, но леденцы кончились…

Хозяйка посмотрела вокруг – и Яд посмотрел: вокруг вода до края неба; старая дамба, сложенная из валунов, тянется от далекого, только черточки елок торчат, берега сюда, к ним – то есть к полуразрушенной крепости во весь этот островок. На стенах все из тех же, только чуть обтесанных валунов шевелят листиками кривые березки, свисают из щелей космы трав. И – небо. Какое большое небо…

– Дел полно, – Хозяйка встала на камне и сладко-сладко, длинноногая и длиннорукая, потянулась. Голая голова ее на тонкой шее была похожа на брюшко паука. Да и сама… С этими длинными тонкими руками и ногами, остро переламывающимися в локтях и коленках – вылитая паучиха.

– Ну что, хорошо тебе? Будешь служить как надо – еще лучше будет…

На берегу она поманила его сахарной тонкой рукой:

– Иди-ка сюда.

Яд, спотыкаясь, подошел. Хозяйка улыбнулась и вдруг подняла с земли мохнатого черного паука размером с ладонь:

– Смотри, какой пушистенький… – и вдруг посадила паука Яду на плечо.

Паук, стремительно перебирая лапками, взвился по рукаву рубахи, перелез на голую шею и замер там, всем холодным пушисто-колким тельцем прижавшись к коже и цепко удерживаясь лапками. Яд окоченел.

– Не будешь слушаться – укусит, – сладко улыбнулась Хозяйка. – Тогда уже не послужишь. Сдохнешь, конечно, но до того успеешь весь на пену изойти. А паучки мои в это время от тебя заживо по кусочку откусывать будут.

В крепостном дворе, собрав ветки и куски гнилых стволов, на черном пятне кострища Яд развел новый костер, установил на бархатных от сажи камнях котел, натаскал воды. Среди руин росли всякие деревья, даже яблони и калина. Жуя кислые яблочки, Яд собирал хворост, а Хозяйка набрала охапку бронзовых дубовых листьев и алых и рыжих кленовых, и мелкие рабочие пауки, выдавливая из себя клейкую паутину, намертво сшивали подсовываемые листья меж собой серебристыми частыми стежками. Постепенно получалось настоящее платье в серебристых узорах. Хозяйка надела его и превратилась в самую нарядную в мире куколку с торта.

Яд перевел дыхание: наконец-то она спрятала от солнца свое красивое, но словно бы липкое белое тело с круглыми, как жуткие леденцы, ягодицами. Остались торчать только гладкие белые руки и ноги. Мелкие паучки из травы цепочкой взобрались по ее ступне и замерли повыше острой щиколотки узорчатым браслетом. Яда встряхнуло: он же видел, видел живые, переливающиеся узоры на чьей-то коже, но узоры были золотыми и прекрасными, а кожа настоящей девочки – теплой и загорелой… Не то что эта белая – как будто под кожей не живая красная кровь, а такой же белый, как снаружи, студень. Его опять едва не вырвало.

Хозяйка посмотрела на Яда и велела:

– Еще листьев собери. Ты должен быть нарядным. Кто ты там у нас? Князь? Царь? Будешь лакеем. Давай-давай. А потом еще хвороста тащи, нам дров много надо.

Из собранных листьев она собрала, а пауки сшили, камзол и штаны точно впору Яду. Безмолвно переодевшись в прохладную и жутко шелковистую ливрею – паук беспокойно шевелился на шее – Яд так же безмолвно отнес и бросил в костер под котлом обгорелые старые штаны и рубаху. Все равно они были велики и все время сползали. Чьи они были? Теперь уже не узнать. Когда от одежды остался белый пепел, он поворошил его обгорелым сучком – теперь уж ничего про себя не вспомнить… Ну и что? В голове пусто, зато на душе легко. Костер уютно потрескивал, вода закипала… И вдруг он увидел в золе ключ. Небольшой и ужасно знакомый. Подцепил сучком за ушко и вытащил на траву. От травы пошел пар.