Майя Полумиско - Ледник Плакальщиц

– Я толкнула Марту, – наконец, сознается Элла.

Смотрительница подводит ее ко мне.

– Извинись перед Мартой.

Элла выговаривает одним ртом: без глаз, без скул или щек даже:

– Марта, прости меня. Это был недостойный единой общности проступок.

– Я прощаю тебя, Элла, – отвечаю я также безжизненно.

Мы не верим друг другу. У светлые глаза, как подтаявший ледник, и на самом дне я вижу острые сталагмиты сосулек.

Но смотрительниц это устраивает. Вон ту широкоплечую зовут Анной. Рядом с ней маленькая и худенькая – Ли Мин, она из старого народа. Как моя мать.Смотрительницы часто меняются. Они немногим старше нас, Анне, наверное, около двадцати, хотя она выглядит старше из-за толстой униформы. Ли Мин за тридцать. Вряд ли она когда-то получит еще одну полоску. Коллектив говорит о равенстве, но на самом деле, старый народ, Инуэ, не очень-то им нравится.

Утренние процедуры заканчиваются самой приятной: мы идем завтракать. Столовая в десять раз больше нашей комнаты – огромная, тоже серая. Большие слепые окна с неизменными решетками. Пахнет кислым жиром и прогорклым пшеном. Но здесь тепло, в отличие от коридоров и выстуженных классов, не говоря уж о складах и прочем, так что все мечтают получить работу в столовой. Достаются такие смены нечасто. Говорят, кому-то пореже, кому-то – больше. Мне за все время повезло только пару раз.

Всем руководит мощная повариха Варвара. Дежурные девочки помогают. Мы берем одинаковые алюминиевые подносы, с одинаковыми жестяными мисками, ложками и кружками. Становимся в очередь, она ужасно длинная, аж до самой двери. В животе урчит от голода.

– Опять перловка, – ворчит Элла, которая опять рядом со мной. Она осекается, заметив меня.

Я пожимаю плечами.

Перловка нормальная. Все больше любят манку, потому что в нее кладут маленький, не больше ногтя, кусочек масла и пару ложек сахара, но перловка насыщает лучше. Съешь – и лежит себе в животе, как большой мягкий комок. А манка быстро уходит.

Аленка рядом шмыгает носом. Я касаюсь ладонью ее лба: она ужасно горячая. Глаза красные. Сопли текут влажной дорожкой, Аленка вытирает их рукавом. Так делать нельзя.

Две высокие девочки из других комнат – я не помню их имена, нас «Солнышке» пятьсот воспитанниц, да и часто кого-то забирают, а кого-то привозят, – пытаются влезть вне очереди.

– Отвали, малявка, – говорит одна, коротко стриженная. У нее на щеке нарисован цветок. Татуировка, понимаю я. Она точно дочь изменников, самых настоящих. Вторая рослая, крупная, униформа ей маловата. Они пытаются влезть перед Аленкой. Обычное дело.

– Это вы отвалите, она со мной.

Девчонки смотрят на меня с одинаковой злостью. Я невольно думаю про Ли Мин и Анну. Как там насчет извинений и Коллектива?

Но сейчас смотрительницы почти не наблюдают, только четверо дежурят, иногда пощелкивая электроплетками. В случае необходимости, ну там, настоящей драки, конечно, достанется всем по шраму от ожога и несколько деньков в каменной дырке «на подумать». Татуировка и ее здоровячка-подружка это понимают. Со мной они связываться не решаются.

Я беру завтрак себе и Аленке. К каше полагается маленький кусочек черного хлеба, несоленый сыр и разбавленный напиток, который здесь называют «молочаем». В смысле: молоко и чай. А вообще – больше вода, так что его следовало бы обозвать водомолочаем. Зато он горячий.

Мы идем к длинным скамьям, все забиты под завязку. Я едва нахожу пару свободных мест, для себя и для Аленки. Дочери Инд знают, почему вдруг решила о ней заботиться. Она тихая и маленькая, такие редко попадают в неприятности.

Может, она мне сейчас напоминает Нико. Тот также шмыгал носом, когда болел.

Вот и все.

Я пытаюсь с ней заговорить, спросить, как себя чувствует и все прочее. Аленка не отвечает. Она не немая: во сне хнычет, всхлипывает, только не настоящим голосом, а гортанью и легкими. А так – просто молчит и все. В конце концов я вздыхаю. Аленка тянется к моему кусочку хлеба, и я сначала собираюсь его забрать, но еще раз вздыхаю и отдаю.

Ей нужно выздороветь, так что пусть ест.

Перловка расползается по желудку. Это не настоящая сытость, как после мяса с грибами и корнями аира. Мама готовила оленину с аиром, горчичным порошком, добавляла в тот же котел рыбу и выменянный отцом на оленьи рога рис. Вкуснотища.

Перловка просто забивает голод, но желудок довольно глупый, продержится до следующей кормежки. Так выжить можно, мы не умираем от истощения.