Поль Монтер - Трясина

Суровая зима была в самом разгаре, когда посреди ночи раздались истошные крики Манон. Заспанная прислуга бестолково металась по комнатам. Раздражённый внезапным пробуждением, Годар пробормотал:

– Проклятье! Этого быть не может, лекаришка уверял, что младенец появится в начале весны, отчего ему вздумалось так торопиться на свет?

Но как бы там ни было, две повитухи, что давно исполняли при мадам роли сиделок, поспешили заверить супруга, что надо срочно посылать за лекарем.

Огюстен клевал носом в гостиной. Он отчаянно хотел спать. Подогретое вино ничуть не придало ему бодрости. Его изрядно утомила суета, что творилась вокруг. Громкие разговоры прислуги, топот ног, хлопанье дверец шкафов и ящиков комодов. И вопли жены, что не смолкали несколько часов кряду. Право же, если у неё хватает сил голосить на весь замок столько времени, не лучше ли потратить их на сами роды и поскорее окончить дело. Огюстен вновь наполнил бокал вином и задумался. Любопытно, как повёл бы себя проклятый Самюэль, когда пришёл срок. Ну да, это высокородный осёл славился благородством – с такого станется ввалиться в спальню жены с глупыми словами поддержки и утешения. А не зайти ли и ему к Манон? Может, дело давно окончилось, а безмозглая прислуга забыла доложить? Годар нехотя покинул гостиную, но уже у двери в комнату жены понял, что поторопился. Она по-прежнему вопила, как умалишённая. Огюстен собрался вниз, как дверь распахнулась, и выбежала девочка-служанка с пустым кувшином в руках.

– Меня послали за горячей водой, хозяин, – испугано пискнула она, торопливо приседая в поклоне.

– Ну, так и не стой столбом, дура набитая! – гаркнул Годар, отвешивая бедняжке оплеуху.

Девочка всхлипнула и метнулась прочь, на ходу поправляя съехавший от удара чепец.

Огюстен бросил беглый взгляд в неплотно прикрытую дверь. Вот пакость! Глаза у Манон совершенно вылезли из орбит, лицо искажено страданием и блестит от пота, а рот безобразно разинут в крике. Он резко прикрыл дверь и едва ли не бегом ринулся в гостиную. Бр-р-р, отвратное зрелище! Неужели и красотка Мариэтта выглядела бы также? Что ж, тогда она должна быть благодарна, что он избавил её родовых мук. Вот дьявол, отчего мысли о Бирнах так навязчиво лезут ему в голову именно теперь, когда у него и без того хватает огорчений?

Когда, утирая потное лицо, явилась повитуха доложить, что роды мадам благополучно завершились появлением наследника, Годар был уже изрядно пьян.

– Мои поздравления, сеньор! – сладко проворковала женщина. – Не зря госпожа претерпела столько мучений. Мальчик чудо, как хорош.

– О! Стало быть, я счастливый папаша? – захихикал Огюстен. – Ну что, красавица, уверен, ты с радостью выпьешь со мной за добрую весть.

Повитуха энергично кивнула, с жадностью глядя на бутылку. Что ни говори, а господское вино во сто крат слаще домашней наливки.

Войдя в комнату супруги, нетвёрдо стоящий на ногах Годар отметил, что слуги успели привести всё в надлежащий вид. Лекарь Паскуаль мыл руки над умывальным тазиком. Манон лежала, закрыв глаза, наслаждаясь отдыхом за многочасовые страдания. Лицо её осунулось, влажные волосы прилипли к вискам.

– Огюстен… – слабо прошелестела она. – Взгляни скорее, какого славного парнишку я произвела на свет. Господин лекарь считает, что он здоров и крепок, точно молодой бычок.

Годар нетвёрдой походкой приблизился к колыбели. Младенец спал, сжав кулачки и приоткрыв крошечный рот.

– Однако он и впрямь довольно крупный, – удовлетворённо подметил Огюстен, ухватившись за край колыбели.

– Да… – покачал головой Паскуаль. – Признаться, я сам немало удивлён. Мальчик слишком уж велик для новорождённого.

– Вот так-то, старина! – самодовольно хмыкнул Огюстен. – Стало быть, простое происхождение имеет и свою привлекательность. Воображаю, как вы привыкли принимать худосочных заморышей у благородных сеньоров. Мой сынок, пожалуй, обставил их всех.

– Всякое бывает, господин Годар, – буркнул лекарь. – Представьте, но лет двадцать назад я помог народиться мальчику весьма благородной крови и можете поверить, он ничуть не уступал вашему по крепости и здоровью.

– Да? И кто же это? – недоверчиво сощурив глаза, протянул Огюстен.

– Самюэль Бирн, – вырвалось у старика.

– Проклятье! – буркнул Годар. – Мне вовсе нет дела до этого. Главное, что мой сын родился в замке и вырастет знатным человеком. И будет всю жизнь благодарить меня за это.

Однако слова Паскуаля вызвали у новоиспечённого отца сильную досаду. Он так и эдак пытался выбросить мысли о погибшем герцоге из головы, но легче избавиться от человека, чем от воспоминаний о нём. И как назло, склонившись над колыбелью, Годар заметил, что голова ребёнка покрыта тёмными волосами.