Татьяна Пулас - Любить по-гречески. К Богам за пазуху…

Мне ужасно нравилось произносить длинные слова: «эфхаристо́" (спасибо), «паракало́" (пожалуйста), даже такое простое слово как автобус звучит словно песня – «леофори́о»! Я повторяла их снова и снова, прислушиваясь к своему голосу и мне безумно нравилось как звучат волшебные «панэписти́мио», «вивли́о», «ката́стима»… Я с удивлением обнаружила, что греческая грамматика во многом схожа с русской; род, падежи, склонения. Пожалуй самое трудное в этом языке – орфография (слово, так же произошедшее от греческого: орфо́с- правильно и гра́фо-пишу).

Из-за высокого процента неграмотности в середине прошлого века греческий язык решили упростить, убрав специальные значки над буквами. Может кому-то и стало от этого легче, не знаю, но теперь правописание не поддаётся никакой логике. Например, ну как объяснить четыре варианта написания буквы «и», если во всех случаях она звучит одинаково? Или в чем смысл двух букв «о» в алфавите – «омикрон» и «омеги»? А ведь когда-то они и звучали по-разному. В упрощенном новогреческом языке от глубокомысленного древнегреческого остались одни вопросы.

Как бы там ни было, я гордилась тем, что изучаю этот язык, все больше погружаясь в недры грамматики, фонетики и лексикологии. Говорить я пока не хотела, решив так: либо я говорю на этом языке хорошо, либо не говорю вообще.

«Если тебе кажется, что путешествовать опасно, попробуй рутину – она смертельна»

Пауло Коэльо.

В первую зиму нашего безделья у меня появилось непривычно много времени. Если шесть месяцев работы в отеле с туристами пролетели на одном дыхании, то зима оказалась бесконечной. На дворе стоял конец ноября, а мне уже хотелось чем-то себя занять. Каждый день у меня было только и забот, что позавтракав и выпив кофе, бежать на очередную прогулку по Салоникам, а после обеда изучать греческий язык.

В доме ко мне все относились, как к усыновленному ребенку, а не как к невестке. Меня кормили и поили до отвала, не давали ничего делать по дому, и постоянно интересовались, хорошо ли мне здесь и не надо ли чего. Сначала я пыталась готовить. Но гигантская кастрюля с дымящимся борщом меркла на фоне национального шедевра «мусакá», приготовленного из запеченных баклажанов, картофеля и фарша, залитых соусом бешамель с тертым сыром. Поэтому я отложила затею стряпни до времен, когда сама начну выдавать местные шедевры. Стирку и уборку мне приходилось делать втихаря, в противном случае у меня из рук отбирался весь инвентарь. Так что временами мне становилось скучно. Свекор, которого я звала баба́с (папа – пер. с греч. (прим. авт.)), меня взялся обшивать, поскольку был портным. Его крохотное ателье располагалось прямо над головой такой же крохотной парикмахерской, где трудилась его жена. Мама́ Анастасия, не отставала от своего мужа, поэтому без конца меня стригла и меняла прически. Думаю, что если бы у них в руках оказалось опахало, они бы помахивали им надо мной, на случай, если мне, вдруг, станет жарко.

Однажды я почувствовала, что соскучилась по дому (я еще несколько лет, по привычке, Россию называла домом). И вот, за утренним кофе, как бы рассуждая вслух, я издалека завела разговор на тему поездки. Через несколько минут я поняла, что говорю одна, и даже сама себе отвечаю на вопросы. Не то чтобы такое со мной случилось впервые, но здесь я слегка напряглась. Что могло означать молчание мужа и отсутствие всякой реакции? Может он против и ждет пока я закончу свой философский монолог, чтобы ответить одним резким «о́хи» (нет – пер. с греч. (прим. авт.))? Он ведь муж и наверно имеет право, кто их знает, как тут заведено? Вихри мыслей пролетели в моей голове, и я начала готовить убедительную оборону из аргументов на трех языках.

– Моро́ му, (малыш – пер. с греч. (прим. авт.)), – так мы друг друга называли, – ты меня вообще слышишь? – обратилась я к Яннису, стараясь придать как можно больше серьезности своему голосу.

Он посмотрел на меня бездонными глазами, как-то по-отцовски, улыбнулся и сказал:

– Ну конечно слышу, моро́ му. И я не против.

И все, больше ничего. Надо было мне так распинаться!

Вообще, я в последнее время начала замечать странную черту характера своего мужа. Дело в том, что он оказался ужасным молчуном. Порой складывалось впечатление, что его нет в комнате, хотя он на самом деле там был. Причем меня все чаще одолевал навязчивый вопрос: интересно, он всегда был таким или со мной замолчал, понимая, что переговорить меня задача будет не из легких? Не могла же я на протяжении десяти месяцев не замечать, что всегда разговариваю одна, а он только слушает. А слушал ли вообще?