Роман Коробов - Внук Чекиста

Дед посмотрел на меня, и мне стало не по себе. Он смотрел страшно, в упор. Прямо в глаза. Словно искал оправдания, возможного участия.

– Георгий Константинович, так ведь война была. Вы победили.

– Да. Страшная война. Но моя война продолжается. Я ищу, рассказываю, я всё помню. И ты запомни, Роман. Главное – это память. Память народа, связь поколений. Мы победили, да, победа одна на всех. Но главное, это то, что мы, ветераны, хотим, чтобы вы и последующие поколения знали, что если мы смогли выстоять, то и вы сможете. Если мы нашли силы сохранить Родину, то и вы сможете.

Батальон наш тогда расформировали. Так как Знамя не было захвачено врагом, а было утеряно в боях, то нас просто раскидали по другим частям. И сегодня я точно знаю, что я – Жуков Георгий Константинович – последний живой солдат 61-го батальона особого назначения НКВД СССР. Последний.

Ветеран посмотрел на часы. Четыре утра.

– Вы извините, Роман. Я прилягу. Бодрюсь, конечно, напускаю важность, но я не могу победить возраст. Но это мне и ни к чему. Это мои годы, моя жизнь. И я их никому не отдам. Спокойной ночи. Завтра у нас с вами целый день. Я вам обещаю, что завтра расскажу ещё много. Я должен успеть рассказать. Чтобы другие помнили. Это всеобщая народная память.

– Спокойной ночи, Георгий Константинович!

Я лёг на своё место и под мерный стук колёс поезда пытался понять, что на самом деле произошло. Мне будто разрешили коснуться святого и родного чувства. Через десятки лет человек рассказывает о том, что было, что он видел и чувствовал. Я хотел запомнить каждое слово, каждую буковку.

Закрыл глаза и снова оказался там, в памирских горах…

Я здесь, на нашей стороне.

Тогда это были наши рубежи и наша граница.

За речкой идёт снег, который падает и сразу тает.

Падает и тает.

И вроде зима, холодно, а снега нет.

Вершины и перевалы завалены снегом, а здесь нет.

Странно так. Затишье такое.

А потом пошли другие воспоминания.

Тот апрель, когда духи попёрли со всех сторон. Наш пост, мои пацаны из группы. Эти три дня, что сидели в полном окружении. Головы не поднять, у духов и артиллерия и миномёты работают. Терпим. Только отбежали – прямое попадание в наш БТР, башню как консервным ножом вскрыло. А мы терпим. Когда они пошли прямой атакой на нас, уже понятно было, что уничтожить пост хотят непременно. Сломать хотят, силу дурную показать. Авиации нет, ну не могли парни к нам прилететь, А мы терпим. Да хрен вам. Мы же пограничники – стальные люди.

Я сразу вспомнил, что так же дед говорил про чекистов. Всё правильно. Мы, ветераны, – из одного железа сделаны. Война у всех одинаковая – будь она неладна. Почему я не сказал деду, что тоже ветеран? Молодой ветеран, как в его молодости было. Мы тоже защищали свою страну, своих детей и своё будущее. И мы, ветераны боевых действий, знаем, за что шли в бой – за правду, что мы есть, за боевое братство, за жизнь друга.

Я вспомнил, как мой друг лежал рядом, а я сквозь зубы цедил: Ты не бойся, я тебя им не отдам. Я отвезу тебя домой. А он уже несколько часов ничего не боялся. Он погиб с оружием в руках и это была наша с ним общая правда. Проваливаясь в сон, я снова оказался в блиндаже, где мы отчаянно пытались по рации вызвать огонь на себя.

А в ответ только: «Помощь идёт к вам. Помощь рядом. Ждите»…

На следующий день всю дорогу я слушал ветерана.

Как же это было интересно! Его взгляды, устремления, рассказы про героические дни и ночи, которые прожил этот достойный человек. Про верность солдатской присяге и боевых товарищах.

На одной из коротких остановок на боковые места, рядом с нами, подсела пара, молодая девушка и парень. Ехать им было, видимо недалеко, что они даже не стали брать постельное. Как только поезд двинулся дальше, они сразу же раскрыли сумки, и, не здороваясь ни со мной, ни с дедом, достали несколько пластиковых бутылок, разложили на столе рыбу, и стали жадно наливать и пить пиво. Дед неодобрительно посмотрел на новых попутчиков, и, видимо, хотел что-то сказать, но незаметно махнул рукой. Он тоже был настолько увлечён нашим разговором, что не стал тратить драгоценные минуты.

В это время по вагону прошёл рыжий горбун неприятной наружности. Он раскладывал на каждом столике пачку автомобильных наклеек. Большинство из них были с глупыми выражениями и непристойными рисунками, и на многих из них были цифры 1941—1945.

Ветеран с ненавистью посмотрел на горбуна и пальцем указал ему забрать пачку. Горбун, нисколько не смущаясь, перекинул пачку на столик молодой паре и пошёл дальше по вагону.