Алексей Резник - #Цифровой_экономики.NET

– Олег мне рассказывал, что вы, Константин были его преподавателем в институте?!

– Да-а…, – неопределенно «протянул» я: – Если говорит, то, значит, и, вправду – был…

Александр Юрьевич коротко посмотрел на меня оценивающим взглядом, но ничего уточнять не стал, а я, в свою очередь, изо всех сил напряг свою память, но…. «частичная амнезия неясной этиологии» – вещь довольно серьезная, и…, в общем, я, как ни пытался, не смог вспомнить Олега, сидевшего за партой в учебной аудитории».

Но, с другой стороны, я «руку мог бы дать на отсечение», утверждая, что Олег Б. был для меня человеком далеко «не чужим»! В Москве мы как-то раз с ним случайно встретились на улице снежным зимним вечером у метро Смоленская, и он мне оставил свои контактные данные, чтобы я ему звонил иногда, так сказать, в «случае чего» – «мало ли что» могло со мной приключиться в чужом огромном «мегаполисе»?! С годами общение между мною и Олегом в Москве приобрело более-менее регулярный характер и он со временем, вообще, сделался для меня почти незаменимым человеком. Олег всегда с искренним неравнодушием относился к любой моей просьбе, вызванной той либо иной проблемой, как объективного, так и субъективного характера. Поэтому я, не менее искренне, переживал, если у него что-то начинало идти «наперекосяк» или, короче, вообще, шло совсем не так, как было им запланировано первоначально. В любом случае, я был уверен, что от «хорошей жизни» человек просто так не «подсядет» на «жареную кобру», хоть, даже, и – «по Хошимински». Лично я увидел в названии этого «национального вьетнамского блюда», скорее – не кулинарный, а – политический подтекст, и, что тут подразумевалось под «жареной коброй», порционно выложенной на «обеденное блюдо» с точки зрения того же Хо-Ши-Мина, так над этим нужно было бы еще хорошенько поразмыслить! Кого бы, в первую очередь, в «зажаренном виде» с огромным бы удовольствием съел бы «товарищ Хо-Ши-Мин», и, костей бы не оставил», неужели – смертельно ядовитую, но безопасную лично для него, «королевскую» кобру? Вот то-то и оно – у Хо-Ши-Мина имелись враги, гораздо более опасные, чем все кобры мира, вместе взятые!

Кстати, лично самого Хошимина я еще с детских времен глубоко уважал, как «пламенного и несгибаемого» борца с американским империализмом, и уважение это пронес через всю свою сознательную жизнь вплоть вот до этого, описываемого мною, тринадцатого сентября две тысячи девятнадцатого года.

Услышав от Александра Юрьевича название столь оригинального вьетнамского кулинарного рецепта, я еще больше стал уважать Хошимина вместе со всеми его гастрономическими пристрастиями и, более того – машинально и моментально пришел к выводу, что человек, чья страна и армия сумели выстоять в девятилетней борьбе против всей военной мощи США, не мог не питаться в те тяжелые годы ничем иным, кроме, как мясом кобр, питонов, крокодилов и – других, подобным им, хищных и опасных тварей, живущих в индокитайских джунглях. А иначе ему никак нельзя было поддерживать в себе решительность и стойкость среди сырых заболоченных малярийных джунглей под открытым небом, откуда беспрестанно на головы несгибаемых солдат «вьетконга» сыпались американские авиабомбы с самыми разнообразными видами воистину дьявольских начинок. Против «американских дьяволов» можно было выстоять, лишь обладая молниеносной реакцией кобры, силой питона, и – коварством крокодила.

Таким вот, логически непредсказуемым, образом, невольно и машинально размышляя о, глубокоуважаемом мною, Хошимине, я внезапно увидел в глубине просторного помещения ресторанной кухни пожилого, худощавого вьетнамца, под ежиком совершенно седых волос которого светились незаурядным умом и молодым задором глаза кофейного цвета, органично дополненные характерным «анамским» разрезом, который нельзя было спутать ни с чьим другим «антропологическим глазным разрезом». Возможно, что я так пристально смотрел на старшего повара или администратора, а может мне «посчастливилось» увидеть самого хозяина этого симпатичного кафе. Мне неожиданно почудилось, что пожилой вьетнамец с живым интересом, понятным ему одному, рассматривал из всей очереди только меня и Александра Юрьевича. Впрочем, спустя пару секунд он исчез в глубине обширной кухни, и я о нем почти сразу забыл – до тех пор, пока он сам о себе не напомнил спустя несколько десятков минут, когда мы уже отобедали с Александром Юрьевичем, все необходимое обсудили и собирались выйти на Никольскую улицу.