Константин Фрес - Обещанная Демону

– «Соберутся только важные господа и мэр!» – свернув язык трубочкой и вытаращив глаза, прошепелявила Ветта, непочтительно передразнивая дядюшку. – «Бя—бя—бя—бя, бу—бу—бу!»

А там наверняка был торт. В животе Ветты, скучно бурча, переваривались надоевшие бобы, а перед глазами стояла красочная картина – залитый сладким кремом огромный торт с розами. Ну ничего—о—о… впереди бал, и туда—то Ветта приглашена наверняка. Если б ее и туда не позвали, то поползли бы слухи, что маркиз боится упустить выгодную партию для дочери, а слухи ему не нужны. Ветта облизнулась, громко рыгнула бобами, покрепче сжав веревочную ручку деревянной бадьи и, стуча деревянными башмаками по камешкам, решительно полезла в темные заросли, в плети огромных оранжевых тыкв, зреющих на влажных грядках.

Там она устроилась под особо развесистыми лопущащимися плетьми, уселась прямо в рыхлую землю и достала из бадьи красивый фонарик. Волшебной палочкой она указывала на мечущихся над травой светляков и запирала их в фонаре, пока их не набралось достаточно, чтоб тот осветил приличное пространство. Выбрав самую спелую тыкву, Ветта установила на него фонарик и немного отошла, дожидаясь результата.

– Идите сюда, мерзкие твари, – злобно шептала она, глядя, как в волшебном мерцающем свете фонарика по оранжевой тыкве карабкаются противные белые личинки.

Это были личинки богинь, очаровательных ночных бабочек с самыми прекрасными крыльями на свете. Но то, что было красиво с крыльями, на стадии гусеницы было просто омерзительно. Жирные рыхлые белые тела, зубастые пасти. Личинки были плотоядны, их нарочно поселяли в огородах, чтобы они пожирали насекомых, мышей и кротов. Ветта радостно потирали ручки, слушая их противный злобный писк, когда они карабкались на фонарик, в котором в кучку испуганно сбились светляки.

План Ветты был прост до безобразия.

Она уже слышала, что на бал Элиза наденет красивое розовое платье, а на голову – венок из настоящих роз. За ними уже посылали к лучшему флористу города, и тот приложил все свое умение, чтобы собрать самый прекрасный головной убор для самой прекрасной невесты.

Розовые розы, лепестки, налитые соком так, что казались прозрачно—восковыми, светящимися от магии, замедлившей их увядание… Венок был готов и выставлен в витрине как образец вершины мастерства. Он любую девушку сделает прекрасной!

Вот в этот самый венок, улучив момент, Ветта хотела насыпать плотоядных богинек, да побольше, побольше! Сначала, конечно, они будут спать, потому что Ветта поставит банку с ними в холодный подвал. Но потом, потихоньку, в бальной зале, где будет наверняка тепло, они отойдут и полезут из цветов в волосы Элизы.

– Хе—хе—хе! – зловеще сказала Ветта, стряхивая свою добычу с фонарика в бадью.

Пока Элиза спохватится, у нее вся голова будет в личинках. Белых, жирных. Они запутаются у нее в волосах, они накусают ее голову, уши и, если повезет, то и лицо тоже.

– Хе—хе—хе! – мысль о том, что богиньки могут изуродовать лицо Элизе, очень обрадовала Ветту. Может, если повезет, они ее так отделают, что она станет уродиной и Артур от нее сбежит! А не сбежит, так ей же хуже. Богинек она будет с себя с верещанием стряхивать. Люди будут давить их ногами. А Ветте достаточно будет затереть платком пару пятен крови на полу, или же на лице Элизы.

– И дело сделано! – торжествуя, заметила Ветта, набрав чуть не половину своей бадьи мерзких извивающихся червяков.

…Эти приготовления и нехитрую радость Ветты наблюдал в хрустальный шар тот, к кому она воззвала – Эрвин, Тринадцатый, Господин Повелитель Холодного Пламени. Он был одет в свой шикарный костюм с серебром, и, удобно расположившись в кресле, курил сигару. Выпуская серые кольца душистого дыма, он щурил синие глаза и смотрел, как Ветта выбирает самых кровожадных червяков для своей мести.

Его дом благодаря стараниям Ветты становился все более реальным, из небытия проступали очертания огромного здания с синими стеклами на высоких окнах. Ее злоба, ее ложь и гнусные намерения подпитывали черное колдовство, и лесной туман все сгущался, превращаясь в черные каменные стены.

Флигель, в котором расположился Эрвин, выглядел совершенно как настоящий. В нем было все, что полагалось для роскошного дома: и ковры, и лакированная мебель, и пылающий камин. Все это обрело свои привычные очертания и стало осязаемым, плотным, да и сам Эрвин давно уже стал не сгустком черной магии, а вполне живым человеком. Его большое сильное тело чувствовало тепло и холод, приятные ароматы и тонкие вкусы. Эрвин был жив, и наслаждался ощущениями жизни.