Диана Крымская - Герцог Чёрная Роза (I)

Слова Дома прозвучали в полной тишине и вдруг отрезвили всех пятерых подростков. Тяжело дыша, веснушчатый мальчишка и размазывающий по лицу кровь из носа парижанин мерили друг друга угрюмыми взглядами.

– Я принимаю твой вызов, Руссильон, – наконец, сказал Жан-Жак. – И, клянусь Спасителем, ты не увидишь сегодня заката солнца!

Он обернулся к Жерару:

– Дай ему свой меч. Деревяшкам не место на настоящем поединке!

Пьер и Филипп в это время что-то шептали на ухо Дому, который яростно мотал головой.

– Это сумасшествие, Доминик! – наконец, воскликнул Филипп. – Я немедленно скажу все графу!

– Только попробуй! – сверкнул на него глазами мальчик. – И нашей дружбе конец навсегда!

– Что ж, господа, – сказал он Жерару и Жан-Жаку, – здесь, на дворе, драться неудобно, -нас могут увидеть и помешать нам. Но на крепостной стене есть прекрасное место. Там ровная широкая площадка, подходящая для нашего боя. Предлагаю пойти туда.

Жан-Жак кивнул; но его друг сказал:

– А как же конь герцога и наши лошади?

– Поскольку нас трое, а вас всего двое, будет честным, если здесь останется один из моих друзей, – промолвил Дом. – Пусть Пьер посторожит лошадей, пока мы… пока не вернется тот, кто победит, – мрачно закончил он.

– Справедливо, – сказал Жан-Жак. – И если твой друг, Руссильон, захочет помочь тебе и вступить в схватку – Жерар возьмет его на себя!

– Но у меня же не будет меча! – возразил нормандец.

– Я дам тебе свой кинжал, а ты дашь свой другу Руссильона. В таком случае вы будете одинаково вооружены, так же как и мы.

И четверо мальчиков направились к лестнице, ведущей на крепостную стену.

Пока они поднимались по крутым ступеням наверх, идущие впереди Дом и Филипп вели между собой разговор на окситанском языке.

– Одумайся, Дом, остановись! – сказал очень бледный Филипп. – То, что ты делаешь, – безумие! Оскорбление нанесено тобой и, возможно, если ты извинишься…

– Извиниться? Кровь Господня! Да никогда в жизни! Я могу повторить тысячу раз все, что было сказано мною! Герцог Черная Роза – чудовище, монстр, заливший вместе с Монфором кровью невинных весь Лангедок! Он – убийца, насильник женщин и детей, гнусная, омерзительная скотина! И эти двое вполне под стать своему господину…

– О Боже, если бы я остался с лошадьми… – пробормотал как бы про себя Филипп.

– Да, я прекрасно знаю, что ты бы сразу бросился к моему отцу. Поэтому внизу и остался Пьер, – он-то не предаст меня, как сделал бы ты.

– Послушай, Дом. Этот оруженосец выше тебя и явно сильнее… И потом, потом он… он…

– Ну, договаривай! – гневно промолвил Дом. – Он – мужчина, ты это хотел сказать? А кто я? В его глазах я – жалкий мальчишка, деревенский увалень, умеющий размахивать только деревянной палкой! Но я заставлю его изменить обо мне мнение! Он не знает, что мой отец давал мне уроки с трех лет, не знает, что я и с вами каждый день упражняюсь по нескольку часов… Не знает, что сам граф де Монсегюр – лучший меч Лангедока! – сказал, что я – достойный для него противник, и что только мужской силы не хватает моим рукам, а в ловкости и проворстве мне нет равных!

– О чем это они там переговариваются? – спросил Жерар Жан-Жака.

– Видимо, совещаются, какую тактику выбрать в поединке, – насмешливо отвечал его друг. – Щенок, конечно, не трус. Но вряд ли этот деревенщина знает больше пяти самых простых приемов! Вот увидишь – я уложу его на первой же минуте! И, на крайний случай, – прибавил он с кровожадной радостью, – у меня есть ещё венецианский удар монсеньора!

– Жан-Жак! Убивать сына графа де Руссильон, в его собственном замке… это очень плохо пахнет!

– Ты что, не помнишь, что говорили монсеньор и граф де Брие о Руссильоне? У него нет сыновей, одни дочери!

– Тогда… тогда как же этот мальчишка называет себя графским сыном… и как ты ему поверил? Ты же не можешь драться неизвестно с кем! – недоумевающе воскликнул Жерар.

– Ты не понимаешь, простак? – ухмыльнулся парижанин. – Этот щенок – графский ублюдок, прижитый им от какой-нибудь замковой потаскухи! И, голову даю на отсечение, у Руссильона он не один – наверняка, целая дюжина. Так что невелика потеря. А я решил все-таки биться с ним, потому что он, во-первых, страшно оскорбил меня и монсеньора, и, во-вторых, в этом юнце все-таки течет графская кровь – пусть и наполовину!

Но вот мальчики вышли на площадку, о которой говорил Дом. Она была прямоугольная, около двадцати туазов* длиной и десяти-шириной, и представляла идеальное место для предстоящего поединка. С площадки открывался чудесный вид на цветущие отроги Пиренеев; слева высилась башня донжона, которая служила жилищем уже нескольким поколениям Руссильонов. На площадку выходило всего одно окно, и оно привлекло внимание Жан-Жака.