Эдуард Резник - Там, где нас. Непутёвые-путевые очерки

И кстати, слив в лайнере – просто адский!

Жутко всасывающие звуки порождают мысли о крушении.

Лишь через минуту, когда мой пульс с двухсот сходит до ста шестидесяти, прямо над бачком я различаю надпись: «Не волнуйтесь. Слив шумный!»

– Ты сливала? – спрашиваю жену на выходе.

Та кивает. Руки её заметно дрожат.

– Интересно, куда это всё с таким размахом низвергается?

– Как куда? За борт! – уверенно отвечает она.

И я заглядываю в иллюминатор.

Под нами Канада. Бескрайние поля, бесконечные пастбища… Не хотелось бы мне быть канадским фермером…

За обедом подают декларацию на ввоз и иммиграционные бланки. Американцы редкие зануды – не только разговаривают, но к тому же ещё и пишут на английском.

Тормошу соседку:

– Простите, что тут написано?

– Это декларация на ввоз и иммиграционные бланки, – объясняет она то, что и без неё известно.

Поворачиваюсь к жене:

– Слушай, она совершенно невменяема.

– Отстань!

– Послушайте, – снова обращаюсь я к невменяемой, – у меня тут жена уже нервничает. Объясните, наконец, что к чему, или я за неё не ручаюсь.

Последующий час мы аккуратно заполняем бланки.

Соседка спрашивает, ввожу ли я фрукты, овощи и большие деньги. Я же, мотая головой, ставлю галочки под её указательный палец.

Приземление, в общем-то, проходит успешно, не считая безуспешной попытки влезть опухшими ногами в тесную обувь. Отчего Америка вынуждена встречать своих гостей со стоптанными задниками.

Шесть утра. Час до пересменки.

Густым потоком мы сливаемся по обозначенному турникетами руслу. Ступеньки вверх, ступеньки вниз…

Жадно осматриваюсь, набираюсь впечатлений.

Вот что-то ремонтируют. Ржавые леса, грубая штукатурка, дешёвая побелка… Халтура!..

Тут кто-то оцарапал стену. Там перегоревшая лампочка…

И это Америка?!

А вот и таможня. Синие штаны, голубые рубахи.

Афроамериканка, на первый взгляд очень напоминающая негритянку, синими одноразовыми перчатками фасует нас по ячейкам.

Мы послушны и улыбчивы, как проштрафившиеся гейши.

Мексиканские лица в таможенных будках серьёзны, их взгляды придирчивы. Похоже, «а кукарачу» нам тут петь не собираются.

Пропетляв длинными змеевиками, вытягиваемся шеренгой, и нас обнюхивают… Жизнерадостная собачка трёх вершков росточку, с весёлыми глазками и задорным хвостиком заставляет бледнеть даже самых крепких.

С женой мы общаемся исключительно шёпотом, скашивая рты и пряча взгляды. Боимся привлечь внимание.

– Жучку, – шепчу, – видишь?

– Угу.

– Если сядет рядом, падай лицом вниз и руки за голову, иначе пристрелят.

– Угу.

– И широко расставляй ноги, они это любят.

Однако нам везёт. Седая сухопарая старушка в очках пахнет вкуснее. От неё тянет чем-то вяленым, и собачка, приветливо виляя хвостиком, усаживается под её плиссированной юбкой, чем вызывает предобморочный старческий хрип и медленное оседание.

Когда старушку уводят, глаза у той печальные. У собачки же – напротив.

Так уж случилось, что людей в форме я не люблю и в присутствии наделённого полномочием чувствую себя несколько обделённым.

А от обделённости до обделанности, как известно, один окрик.

– Паспорта у меня, – шепчу я жене. – Иди и ничего не бойся.

– Угу.

– Молчи! Следи за мной. Упаду – падай рядом.

Подходим к будке. Отдаю паспорта. Таможенник пронзает меня косым взором, и я готов признаться ему в чём угодно.

В уме уже проклёвываются спасительные фразы: «Нихт шисен! Их капитулирен». Однако меня, как ни странно, пропускают.

Окрылённый, я бросаюсь к чемоданам. Хватаю и бегу.

– Стой! – кричит в спину жена.

Кричит по-русски!!!

«Боже! Она нас выдала!» – проносится в голове, и я замечаю, как меня подманивают пальцем.

«Ну вот и отдохнули…»

Улыбчивый таможенник смотрит в упор. Манит.

Озираюсь.

– Меня?

Тот кивает. Я не двигаюсь.

– Меня? – снова тычу себе в грудь.

Кивает.

Всё ещё надеясь на недоразумение, продолжаю озираться и вопрошать. Тогда он вразвалочку направляется ко мне, а я, повинно уронив голову, двигаюсь ему навстречу.

Таможенник мне что-то говорит, жестами чего-то требует, и я отдаю ему всё: авиабилеты, паспорта, кошелёк, записную книжку…

Всё это я сую в его протянутые ладони.

Когда же он пытается вернуть мне вещи назад, я качаю пальцем, дескать, шалишь, не приму, – и, торопливо сняв часы, укладываю их поверх остального. После чего принимаюсь выворачивать карманы…