Тимур Суворкин - Пусть всегда будет атом

– Маркес, ты совсем отбитый? Ключи давай. Блажит сигналка или нет, а будем проверять. А то, как бы нам самим не остыть.

Маркес устало матюкнулся, но спорить все же не стал.

За дверью загремела связка ключей. Замок громко щелкнул, один раз, другой. Дверь без скрипа открылась. Слабый свет висящей в коридоре лампочки почти не разгонял темноту кабинета, но охранники вдруг замерли, не произнося ни слова. Гришка, прижавшийся было к стене возле двери, с ужасом почувствовал сквозняк из разбитого окна.

Поток ледяного воздуха вывел его из оцепенения. Не дав охранникам опомниться, Гришка рванулся на них и припечатал кастетом в подбородок первого братка – крепкого, невысокого блондина, уже схватившегося было за свой ТТ. Оглушительно лязгнув зубами, тот рухнул, громко припечатавшись головою об пол. Не теряя времени, Гришка развернулся ко второму бандиту.

Поздно. Браток уже схватился за висящий на ремне, изрядно ржавый и давно не чищенный ППС.

Гришка вдруг понял, что черный провал дула пистолета-пулемета смотрит прямо в его живот. Он и не думал, что ствол у ППС такой огромный. Весь мир вора, казалось, вдруг сузился, сжался, проваливаясь внутрь черного жерла ствола, готового вот-вот плюнуть в него пламенем. Гришку прошиб пот: он понимал, с такого расстояния не промахиваются. Если что и может спасти, то это осечка, но даже у такого ржавого хлама шанс на это едва ли больше одного к десяти. Пока эти мысли проносились в голове Гришки, браток, не сказав ни слова, просто со всей силы надавил на спусковой крючок.

Пистолет-пулемет сухо щелкнул. Осечка. Гришка кинулся вперед до того, как охранник понял хоть что-то, и от всей души саданул бандита кастетом. Затем еще и еще, пока тот не рухнул на пол.

Закинув рюкзак на плечи, Гришка кинулся к окну.

Как Гришка спустился во двор, как бежал до забора – все дело десятое. Крепость Семы Воронка за его спиной просыпалась с каждым ударом его ботинок об асфальт. Где-то орали матом, зажигали свет, топали по лестницам, а он все бежал через двор, не обращая ни на что внимания.

Не снижая скорость, Гришка занырнул в дыру под забором и, обдирая живот, съехал по мерзлой земле на дно рва. Упал не удачно, зашибив бок и при этом очень-очень громко. Пространство рва вмиг наполнилось лаем всполошенных псов. Множество мохнатых туш кинулись к нему через темноту ночи. Не оглядываясь на них, Гришка пронесся к пятну доски, все еще приставленной к стене рва. Вмиг взлетев по ней, он подпрыгнул, уцепился руками за край рва и подтянулся, отталкивая доску вглубь рва ногами. Лязгнули под самым ботинком собачьи клыки. Псы неистово рыли землю, не в силах добраться до своей добычи.

Вот и все. Он на улице. Мгновение Гришка просто лежал на краю котлована, примяв снег бритой головой и смотрел в полное мерцающих звезд небо. Затем перевернулся, вскочил и кинулся в подворотню. За спиной гремели замки отпираемых ворот. Поздно, слишком поздно…

Утром нагруженный купленными у северян товарами караван старых грузовиков покидал город. Ребята Семы Воронка, злые и не спавшие всю ночь, перетрясли на выезде из города каждый автомобиль, да куда там: тайник Остапа был сделан на совесть.

Дремавший на переднем сиденье Гришка не обращал на досмотр бандитов ни малейшего внимания. Машины тронулись и он придался полусонным мечтаниям, блаженно переводя в уме стоимость лежащих в тайнике камней то на рубли, то на банки с тушняком, то на водку. Затем снова на рубли и на тушняк. Каждый раз получалась разная сумма, каждый раз мысли все больше путались в голове: Гришка все более клевал носом, вымотанный ночной работой.

Еще один город исчезал за его спиной. Исчезал как дым, до самого конца его жизни. Впереди – недели дороги, ночевки в полях, звери и лесные жители, что любят человечину, бандиты в засадах. Впереди триумф возвращения и легкая жизнь, что будет идти, пока он опять не спустит все деньги. Впереди – новые дороги. Сколько таких дорог было, а сколько таких дорог будет впереди? Гришка заснул улыбаясь, а ГАЗ все ехал и ехал по разбитой послевоенной дороге, унося его на юг.

I

Расчерчивая степь полосой дыма, паровоз уходил все дальше на юг. В этом пепельном дыму, застилавшем треснутые грязные стекла пассажирского вагона, уже давно исчезла и темная заснеженная тайга, и злые многодневные метели, и город Усть-Ажурск, который она не покидала ни на день с самого своего рождения.

С каждым поворотом колес все дальше оставался ее уютный дом, под окнами которого все короткое северное лето золотились высаженные ей мальвы и рыжели кусты лилий. Оставались все дальше уютно тикавшие по ночам часы-ходики, фарфоровые фигурки пастушек и барынь доставшиеся ей от умершей бабушки, приключенческие книги, которые девушка выменивала на толкучках по воскресеньям, бархатный альбом с немногочисленными черно-белыми фотографиями родителей – все это исчезало, растворялось далеко-далеко позади.