Анна Прокофьева - Ольма. Стать живым

– Эй, иди сюда скорей, – распрямился Ошай и вывалил из подола рубахи на устланное волчьей шкурой ложе какую-то звякнувшую мелочь. – Садись и смотри! – похлопав ладонью по шкуре велел Упану парнишка.

Взятыш арвуя забрался на Ошаево ложе и пальцы его рук запутались в густой волчьей шерсти, а чуткий нос уловил уже немного бледный запах лесного зверя. Прикрыв глаза, Упан видел, как тонкие нити запаха старого меха рисовали перед ним картину смерти хозяина шкуры. Большой и матерый волк стоял, широко расставив лапы, из-под левой лопатки торчал обломок злой кусачей стрелы. А под шеей, прикрывая собой его горло, щерилась верная волчица с перебитой лапой, и он смотрел, как среди трупов их собратьев, испачкавших белый снег алой кровью, двигаются двуногие, у которых в верхних лапах растут острые блестящие зубы…

Мальчик застыл, пораженный страшной картиной, и глаза невидяще уставились в темноту. Он и раньше видел то, что ему рисовали запахи леса. Но такой страшной еще не видал. Хотя, запах смерти и привидевшаяся кровь на снегу что-то очень важное ему смутно напоминали…

– Эй! – Потряс его за плечо Ошай, – Ты чего, заснул? Не спи – замерзнешь. Смотри лучше, что у меня есть!

Тряхнув густой черной шевелюрой, Упан стряхнул с себя наваждение и стал рассматривать вещи, лежащие на старой шкуре.

– Смотри, вот это грозовая стрела, мне ее Умдо подарил, который за сестрой моей вьется. Он со старшими охотниками вместе до большой реки ходил, Унжи, там на берегу в песке и нашел много таких стрел. Старшие ему сказали, что тот, у кого он есть, этот кусок грозовой стрелы, будет защищен от пожара, наводнения и нечистой силы. А еще он поможет мне стать самым сильным и принесет удачу! Он такой же отцу подарил, только побольше, чем у меня раза в два. – Ошай болтал, а Упан вертел в пальцах длинный и узкий темно-желтый тяжелый камень, который напоминал ему коготь какого-то зверя. – А бабка Курашка шептала, что это ящеровы пальцы, которые тот потерял, пока его бог Юмо под землю загонял. Держался говорит, хватался за край земли, да все когти пообломал. – Потом быстрые пальцы мальчишки выхватили запутавшийся в серых шерстинках синий блестящий кругляшок. – А вот глазастый камень! Смотри, у него пять глаз, – Ошай азартно тыкал пальцем в круглые точки на боках блестящего камешка.

– А почему у него дырка, как у деревянных бусин, что я видел в связке у мудрого суро? Да это же бусина, только каменная, рассмеялся Упан. – да и у сестрицы твоей такие же заметил, на нитку нанизанные на шее висят, только зеленые, как трава.

– Ну и что! – Сдвинул белесые брови Ошай, – у нее мелкие, зеленые, некоторые даже почти желтые, – презрительно оттопырил нижнюю губу мальчишка, – а эта глянь, какая огромная, синяя, как вечернее небо, на ней целых пять глаз! Нет! Я точно знаю, что это чудесный небесный камень! Хоть и с дыркой.

Из под кучки черепков, камушек и перышек, разноцветных кусочков кожи, обрывков меха и всевозможных обрывков шнурков Упан вытащил холодный и гладкий кусок металла.

– А это что? – спросил он приятеля. Тот выхватил полоску металла из рук Упана и сказал:

– А это, дружище, отломок того самого ножа, которым мой отец убил вот этого самого волка, – похлопал Ошай по шкуре, на которой они сидели, – Подрасту, пойду к кузнецу, попрошу из этого куска мне новый нож выковать! Он будет сильным и чудесным, ведь его оросила кровь волчьего вожака!

Упан склонил голову к плечу и втянул воздух. И снова сверкнул кровавый снег и блестящий клык умирающего волка.

– Да, ты прав, это он. Только не делай из этого куска новый нож. Этот нож мертв. Его душа волка убила, потому он и сломался. – Почему он это сказал, Упан сам не понял. Само вырвалось. В землянке повисло тягостное молчание. На миг, солнечный свет, падающий в проем двери, заслонила чья-то тень. И голос старого волхва позвал:

– Эй, мальцы! Вы здесь? Выходите! Ошай, ты можешь нас к реке проводить, туда, где Ольма живет?

– А когда купаться, деда Кондый? – затянул и заканючил Ошай. – Мы ж на речку к ребятам и сюда, к вам. А ребята ждут…

– Сперва дело, пуйка, – Щёлкнул по носу загрустившего Ошая Кондый, – а потом игры. Или тебе не интересно мое дело? – подначил пацаненка старый суро.

– Дело говоришь? Ну хорошо, – согласился нехотя мальчишка, но тут же живо сгреб свои сокровища в подол рубахи, упал на коленки и юрким ужом забрался под ложе. Из-под него выбрался уже с пустыми руками и, отряхиваясь, потянул медлительного Упана к выходу: