Анна Прокофьева - Ольма. Стать живым

– Томша, – обернулся Кондый, – боловские все на кулигах, что ль?

Девушка подняла глаза и только собралась ответить, как издалека затараторил, услышавший вопрос, звонкий Ошай:

– Да-да, дедушка-суро, все ж в лес ушли. Мужики сечь-жечь, а бабы по ягоды, земляника ж пошла! Вона, – махнул в сторону уже виднеющейся веси Ошай, – Только старые остались сторожить, да, дружки мои на речку обещались. Отпусти, деда Кондый, Упанку своего, ух, покупаемся! Солнышко-колоколнышко жарит! А водица в Меже сейчас чудо, как хороша! Отпустишь, деда Кондый, Упана со мной? А? – Заискивающе взглянул снизу, подбежавший к деду, белобрысый Ошай. А босые ноги его так и приплясывали от нетерпения в светлой дорожной пыли, что покрывала в жаркий летний полдень стелющуюся под ногами дорогу.

Кондый повернулся к приёмышу:

– Упан, сходи на реку, посмотри там, сдружись, может, с ребятами? – Он ласково потрепал темные волосы внука и продолжил. – Только не забывай о туесе с водой! Он всегда при тебе должон быть! И нынче, как никогда для тебя полон!

Малыш поднял на Кондыя спрятанные под темными бровями внимательные глаза и сказал:

– Хорошо, деда, я помню про туес, – не по возрасту серьезно ответствовал Упан. И тут же, улыбнувшись, спросил, – деда, а что такое река? – головенка его круглоухая и темная наклонилась к плечу, а указательный пальчик в раздумии был прикушен крепкими зубками.

– Беги – Ошай покажет, что это! И расскажет, только успевай уши подставлять. Он еще тот звонок… – Усмехнулся в густую бороду и широкой жесткой ладонью шлепнул внука чуть пониже спины, направляя в сторону нетерпеливого Ошая. Мальчишки порскнули в сторону реки. Ошай бежал впереди, раскинув руки, будто летел, а его широкая, не по размеру, рубаха полоскалась на ветру за спиной. Темноголовый Упан ходко трусил сзади, не торопясь и размеренно шлепая по теплой дороге босыми пятками. Его коренастая фигурка неспеша догнала и перегнала рвущегося вперед белоголового Ошая, который уже запарившись стоял упершись ладонями в колени и смотрел в недоумении на своего, вроде бы, медлительного товарища. Арвуй отвернулся, и спросил Томшу

– Кто твой избранник, дева?

Та подняла на него глаза и сбиваясь, поведала:

– То Умдо, дедушка… – Комкая платок поведала она, – Он добрый, весёлый! – Волнуясь, продолжила Томша, – И подарки дарит дорогие, и батюшка его Шолеш в выселки ушел, на тот берег, починок богатый на излучине, жгут подсечину, поле скоро будет! – Тараторила девица, будто оправдывая свой выбор. Она прижала руки к груди, подняла брови, словно хотела уговорить. Мудрый суро только улыбнулся, положив подбородок на руки, удерживающие посох.

– Ох, дева! Убеждать меня не надо! Ведь ты уже сама себя убедила. – Кондый нахмурил брови, – Знаю, чего добиваешься, чего хочешь. Я схожу к Ольме, возьму твой груз. – Девушка удивленно вскинула глаза. А волхв, меж тем продолжил. – А что поделать, такова моя паша. Поле людских душ храню, возделываю и… пропалываю… – Добавил он, словно припечатал, грозно сдвинув брови. – Иногда пропалываю… Иди, Томша, схожу я к нему.

Девушка мотнула головой, будто досадуя на свою горячность, поклонилась земно, и подхватив подол, побежала в сторону селища, где на границе лесного сумрака и залитого солнцем поля уже маячила чья-то фигура.

– Беги, дева, беги к судьбе своей, кривая она будет, как бы тебе нынче о прямой не мечталось. Ну, где тут Межа-то река?.. – сам у себя спросил Кондый.

Крепкие поршни волхва из лосиной кожи легким, совсем не старческим шагом понесли Кондыя в сторону речного берега. И спина распрямилась, и посох он перехватил за середину. Зачем опора, если шагается легко и споро, и народ его, к тому же, не видит… Усмехнулся и ускорил шаг.

Кондый чувствовал себя молодым и крепким, несмотря на седую бороду, сутулые плечи и узловатые руки. Он давно перестал стареть. Как раз с тех пор, когда могучая и прекрасная Кулмаа, которую на его родине величали Морриган, посетила его избушку на болоте. Тогда она спросила его, чего он, пытливый ведающий, желает всей душой – уважения, богатства или бессмертия? И зрелый, только, только начавший седеть Кондый ответил ей, что люди важнее, их сберечь это главное, ибо потомки этих племен великие земли держать будут под своими дланями и сильными станут от моря черного до моря белого, от заката и до восхода. Сила богини сияла и потрескивала вокруг грозовым облаком, а в холодных глазах плескалась смерть. Но он не испугался. И Кулмаа сказала, что вечность тяжкая ноша, но Кондый ее достоин. И, вот, уже третий век он встречал мерян в этом мире и провожал их в другой, направляя, напутствуя и спасая. Он был истинный суро этой земли.