Джеймс Уиллард Шульц - Поднимающийся Волк, белый черноногий

– Я не хотел ничего плохого! Это просто стекло! Просто стекло!

Как они могли меня понять? Или мой жалкий крик спасет меня?

Но внезапно я увидел, что, вместо того, чтобы бить, Одинокий Ходок и те, кто был ближе ко мне, гладили меня ладонями по плечам, груди и спине, а затем гладили сами себя. Те, кто был дальше, тянули ко мне руки, чтобы коснуться меня, где можно, а потом тоже гладили себя, крича что-то в сторону проходящего каравана.

В результате все, кто услышал призывы, мужчины и женщины, спрыгивали с лошадей и окружали меня. Все тянули ко мне руки, женщины отчаянно пробирались через кольцо мужчин и тянули ко мне своих младенцев, пытаясь коснуться любой части моего тела. Все еще сильно напуганный, я отдал стекло Одинокому Ходоку и знаками показал, что отдаю его ему. С криком он поднял его и начал делать то, что в моем понимании было молитвой к солнцу. Толпа сразу стихла. Все внимательно слушали, иногда крича фразы, которые, как я понял, обозначали: «Да! Да! Будь к нам милостиво, о Солнце!» Затем он закончил молитву и, осмотрев всех собравшихся, произнес, обращаясь к ним, несколько слов. После этого все сели на лошадей, заняли свои места в караване и продолжили свой путь.

Вожди, однако, снова сели в круг, Одинокий Ходок знаками попросил меня сесть около него, и трубку стали передавать из рук в руки. Каждый делал несколько затяжек и выпускал дым сначала к солнцу, и затем к земле. Наконец трубка дошла до меня. Я передал ее вождю справа от меня, но он вернул ее мне и дал понять, что я тоже должен курить. Я сделал это, выпустив дым, как и другие, к небу и к земле, а потом передал дальше. Я никогда не курил. Вкус дыма горьким и противным; моя голова скоро закружилась, и я долгое время чувствовал себя совершенно больным. Больше я не курил, пока мне не исполнилось двадцать пять лет.

Наконец, когда трубка была выкурена и убрана, мы сели на лошадей и отправились в путь. Я все еще чувствовал себя плохо, но уже не боялся. Слух о том, что я сделал – зажег огонь от солнца – прошел уже через весь караван, потому что, когда я с вождями ехал вдоль колонны, все приветствовали меня, называя новым именем, а манера поведения людей изменилась; видно было, что я теперь внушаю им уважение, если не страх. Теперь меня называли Нат-о-вап-ан-и-кап-и, что, как я понял, имеет какое-то отношение к солнцу (Нат-ос). Я оказался прав: скоро я узнал, что это слово обозначает солнечный, или священный, юноша. Я очень гордился этим именем, и был очень доволен тем, что моему деду пришла в голову токая счастливая мысль подарить мне стекло. Правда, я вез его через всю прерию только для того, чтобы тут же с ним расстаться, но этот случай сразу сделал меня уважаемым человеком в племени.

Мы двигались так во главе колонны примерно до четырех часов пополудни, затем снова спешились и сели в круг на краю длинного склона, спускающегося к поросшей лесом долине вокруг маленькой реки. Снова шаман достал трубку и набил ее, и я показал Одинокому Ходоку, как ее зажечь с помощью стекла. Все пристально за этим наблюдали, и, когда все увенчалось успехом, все испустили крики радости и удивления. В этот раз я сразу передал трубку, когда она добралась до меня, и, пока вожди курили и болтали, смотрел, как длинная колонна спустилась в долину и рассеялась по обширной травянистой долине на другой стороне речки. Там лошади были разгружены и некоторое время спустя все вигвамы были поставлены, женщины заносили в них имущество или шли за водой и хворостом. Все это было женской работой; мужчины сидели без дела, пока все не было закончено.

Как только трубка была выкурена, мы сели на лошадей и медленно поехали вниз по склону к ручью, а затем разошлись по лагерю. Одинокий Ходок отвел меня к юго-западной части большого круга вигвамов, где было выделено место для его клана Маленьких Накидок, и к одному из двух больших вигвамов, которые принадлежали ему.

Мы спешились, и я собирался расседлать лошадь, когда женщина забрала ее и знаками показала мне, что я должен следовать за вождем в его вигвам. Я сделал это, и, шагнув через дверной проем, услышал рычание и фырканье, от которых мое сердце забилось. Славное дело – вокруг меня крутились молодые медведи гризли, с оскаленными мордами и вздыбленной шерстью!

Я не мог двинуться вперед или назад, и так простоял время, которое показалось мне часом, а затем Одинокий Ходок прикрикнул на медведей, и они спокойно легли, а я прошел мимо них к месту, указанному мне, удобной лежанке слева от вождя.