Валерий Янковский - Потомки Нэнуни

На песчано-илистом берегу ключа отпечатал свои лапы размером в десертную тарелку амба. Удэгейцев и гольдов здесь уже нет, но эти хозяева тайги остались. Если бы великаны кедры и дубы могли рассказать то, что они видели на своем веку, много интересного и страшного можно было бы услышать: о пантах и женьшене, о хунхузах и тиграх; о том, как этот женьшень и панты по многу раз переходили из рук в руки, и, политые кровью людей, порою попадали в челюсти царя зверей, но чаще в палаты хитрых мандаринов. Много полуистлевших, непогребенных костей и черепов лежит в этих горах. Многих сгубила погоня за чудодейственными, ценнейшими лекарствами этой земли.

…А там, далеко на юго-западе, за высокой неприступной стеной, охраняемой многочисленной стражей, в старинных экзотических теремах-пагодах важно сидели разодетые в тисненые шелковые халаты высокие сановники.

Через леса и горы, по рекам и морям, через много рук приходили к ним средства, возвращающие молодость. Обман, шантаж, насилие и убийства — все было на пути этих ценностей к их конечной цели. Все ради того, чтобы эти бледно-желтые повелители миллионов стали обладателями эликсиров жизни.

…На цветных шелковых подушках поверх оранжево-черных полосатых тигровых шкур чинно и торжественно сидят гости. Тишина. Только всхлипывают замысловатые опийные трубки, и сизый дым медленно тает в высокой темной комнате. Гости облокотились на инкрустированные, полированные, как зеркало, низкие столики черного дерева. Тонкие желтые пальцы с длинными, загнутыми на мизинцах ногтями придерживают мундштуки из слоновой кости.

Хозяин медленно, без выражения на застывшем, как восковая маска, лице, открывает фамильный, окованный серебряными цветами ларец и выкладывает на малиновый бархат очищенные и сухие, как мощи, желтоватые кости тигра, сваренные и высушенные в самой поре панты пятнистого оленя, невиданной величины, классической формы «человек-корень»… В отдельной шкатулке — для врагов — усы тигра. Измельченные и подсыпанные в пищу, они, по преданию, умерщвляют медленно, но неотвратимо.

Затихли сипевшие опийные трубки; высокие гости церемонно наклоняют головы: они созерцают величие хозяина. Слуги-евнухи в почтительном отдалении пали ниц…

Так, веками, превыше всего ценились на Востоке три сокровища — дары дальневосточной тайги: панты, женьшень, кости тигра. Дорог соболь, дорог хвост изюбра, дорог для бесплодных жен и наложниц «лутай» — выпороток — не родившийся еще олененок; пушистая шкура рыси и опиум… Но все это мелочь по сравнению с тем, что показал хозяин. Чтобы иметь все это, не жалели ни золота, ни серебра, ни жизни людей!

…Мы уже перевалили через Сашкин ключ, когда услышали треск, потом приглушенный разговор. Какие-то люди пробирались сквозь бурелом в нашем направлении. Еще во времена Арсеньева такая встреча могла оказаться небезопасной. Теперь это почти исключается. Мы сели на поваленный ствол кедра и стали ждать. Из зарослей вынырнула шапка, потом тонкий ствол ружья. Двое. Одному лет тридцать, второй постарше. Лица и одежда прокопченные, локти и колени подраны: видно, что люди много ночей провели у костра. Подошли, поздоровались. Сели, закурили.

— Откуда, ребятки, куда? — Петр Афанасьевич ощупывает их глазами.

— Да мы здешние… — назвали свое село. — Сейчас с Круглой. Почитай, ден четырнадцать уже как из дому. Возвращаемся теперь напрямую — горами…

— А-а, знаю вашу деревню. Тут порядочно, сегодня вам не дойти, — авторитетно заявляет Петр Афанасьевич.

— Переночуем где-нибудь под кедрой — нам не привыкать, завтра доберемся.

Да… Без опыта тут можно и неделю бродить, и вообще угодить в этом зеленом океане совсем в другой водораздел. Особенно в непогоду, когда не сориентируешься по солнцу. Таких случаев, в том числе и с трагическим исходом, немало. Но это, видно, бывалые ребята.

— Ну как — удача? — самый животрепещущий вопрос для солидности задается не сразу…

— Да так… в прошлом году лучше было… Но десятка три с малышами взяли…

Черт возьми! Три десятка! Правда, они пробыли около двух недель, да еще под знаменитой Круглой сопкой, но все же… А мы? Неужели так и не добьемся успеха?

Передохнули и распрощались. Они нырнули в зелень в одну сторону, мы — в другую. Снова рассыпались в цепь.

Справа сквозь кусты вижу серую куртку Петра Афанасьевича. Он двигается не торопясь, смотрит под ноги и вокруг. Сколько раз за эти дни сердце замирало при виде красной головки! Но каждый раз это оказывались осеменившиеся головки пиона, и мы сбивали их палками за обман.