Элана Файдес - Ароэ. Восход нового Солнца

Душа тоскует, глядя в небеса,

Она не в силах за мечтами устремиться.

Как будто птица, крыльев лишена,

Без них ей не освободиться.

я чувствовала его. Здесь я была уже не одна. Что-то подкрадывалось, и с его приближением волны страха становились всё холоднее. Но как бы я не старалась, убежать не получалось. Жертва спокойно стояла и дожидалась, пока на нее набросится хищник. Именно так я себя ощущала в данный момент.

Царь уйдет, и Тьма вернется,

Вечной жизни круг прервется,

Бастион сгорит дотла

В день, когда взойдет луна.

Грозы древних оплетут,

Наконец, их кровь прольют.

Спите, милые волхвы,

Утонув в своей крови.

Слова появились из темноты, и больше походили на помехи, вырывающиеся из колонок старого радио. Кто говорит, было не понятно. Только этот дьявольский шёпот.

Я жутко хотела проснуться, но не могла. Оно словно удерживало и ни за что не хотело отпускать. Паника завладела каждой клеточкой моего тела. Очень хотелось закричать, позвать на помощь, но не получалось. Сердце сжалось до предела и я проснулась.

Всё кончилось. С груди словно сняли что-то очень тяжёлое, и я, наконец, смогла вздохнуть. Какое наслаждение: дышать. Как прекрасно чувствовать, что ты жив, что можешь двигаться. Чувствовать мягкое и теплое одеяло, которое касается твоей кожи. Тьма кошмаров забирает всё это, она оставляет только боль и пустоту. Чувство тошнотворной паники и беспомощности зарылось глубоко в груди и нещадно терзало душу.

Это просто сон. И ничего больше. Успокойся.

Тяжело дыша, я всё-таки встала с кровати и смогла сделать пару шагов. За окном было уже светло. Жёлтые занавески с нелепыми цветочками никак ни защищали от солнечных лучей, которые то и дело слепили глаза каждое утро, делая его ещё более неприятным.

– Адара, ты встала? Одевайся! Ни-то опоздаешь в школу. – донеслось, как мне показалось, из кухни.

– Адара!

– Иду мам. Я уже встала!

Протирая ещё довольно заспанные глаза, я позволила этому дню свалиться на меня. Взглянув в зеркало, я, как и всегда, увидела среднего роста девочку тринадцати лет, волосы каштанового цвета, слегка вздернутый нос. Ничего необычного, если бы не эти глаза, за которые меня ещё с детства дразнили. У меня был ярко-янтарный цвет глаз с черным ободком. Почти вся школа меня избегала. Даже учителя редко смотрели мне в глаза при разговоре, и вообще, как я вскоре заметила, также сторонились девочки с редким цветом глаз. Дело в том, что раз посмотрев в мои глаза, люди меняли свое поведение. Они становились рассеянными и забывали, о чем только что шла речь. Мой взгляд, словно гипнотизировал, он заставлял терять концентрацию и ясность мысли. Мне кажется, что они просто боятся того, что выглядит не как у всех. В нашем обществе такие вещи быстро становятся центром внимания и чаще всего воспринимаются в штыки.

Я закинула в портфель учебники и тетради, ну, и парочку книг. На уроках бывает ужасно скучно, и хорошая книга, – это единственное, что спасает меня от будничной тоски.

– Доброе утро. Ну, как тебе спалось? – Спросила Элен – моя мама, как только я спустилась в кухню (на нее мой взгляд не действует). Эта женщина, являла собой пример родителя, готового на все ради своего ребенка. Она никогда не жаловалась на трудности и после смерти мужа посвятила всю себя воспитанию и содержанию дочери. У Элен были каштановые, слегка мелированные волосы до плеч, карие глаза и мягкие черты лица. Она редко повышала голос и всегда сохраняла самообладание, чему я, в некоторых ситуациях, просто поражалась.

– Не очень. Опять какая-то ерунда снилась.

– Кошмары?

– Ага, – коротко ответила я. Мне не хотелось сейчас разговаривать ни с кем. Даже с мамой. Уж слишком «хорошее» настроение было с утречка.

Мама начала суетиться на кухне, а я все думала о своём сне. Кошмары начали мучать меня около полу года назад. В последнее время они снились гораздо чаще. Мама даже водила меня к «психологу», но он только и говорит, что кошмары – это результат трудного переходного возраста на почве травмированной детской психики. А травма эта вызвана смертью отца.

Но дело совсем не в этом. Ведь отец умер, когда мне было всего два года, и я ничего о нем не помню.