Таня Гарсия - Последние краски лета

Как уже было упомянуто выше, в Ботсване она начала рисовать. Сначала это были наброски о путешествиях, вдохновленные местным колоритом и яркой, красочной африканской культурой. Так на свет появлялись изображения пестрых колибри и розовых фламинго. Со временем Рита начала писать более серьезные произведения, экспериментируя с яркими красками, любуясь неожиданными цветовыми сочетаниями и стилистическими находками. Она рисовала городских женщин в колоритной одежде и причудливых головных уборах, представителей местных племен, плетущих корзины из прутьев или танцующих с копьями на фоне своих хижин, окруженных изумрудной зеленью тропических лесов. На ее картинах, благодаря волшебным взмахам кисти, появлялись вереницы охотников в набедренных повязках, бредущих по выжженной африканской саванне, с их сосредоточенными на добыче взглядами и настороженной поступью. Родители наняли Рите лучшего в городе учителя изобразительного искусства, и она часами проводила за рисованием. Преподаватель говорил, что у Риты определенно есть талант, но папа был скептично настроен по этому поводу, считая рисование не более чем милым хобби.

Одновременно с этими чудесными воспоминаниями Рите приходили на ум другие картины: изнуряющая жара, тучи мух, раскаленная земля под ногами, горячий, сухой, полный красного песка, колющий ветер, перенесенная малярия, которая заставила поволноваться родителей и дала новый виток их разговорам о подаче прошения о переводе в Европу. Рита страдала от мысли о переезде из ставшей такой родной за пять лет Ботсваны, в разгар ее первой любви с одноклассником Василием. На самом деле, в то время Ритой овладевало два мощных чувства: притяжение, которое она испытывала к Васе, и счастье, трепетавшее в ней во время занятий живописью, которое впоследствии помогло ей пережить переезд.

В Швейцарии она оказалась в другом мире, ведь там собралась элита российской дипмиссии, а общение выходило далеко за пределы посольского круга: дети и внуки опальных и не очень олигархов, звезд шоу-бизнеса и других представителей «сильных мира» ежедневно хвастались брендами, напивались, курили травку, а особо дерзкие уже вовсю нюхали кокаин. Рита помнила, как в две тысячи шестнадцатом году, сразу после того как ее семья переехала в Женеву, девятнадцатилетняя представительница российской золотой молодежи, живущей в Швейцарии, сорвалась в пропасть во время гонок по горному серпантину.

Тогда Рите было 14 лет, она с тоской смотрела из окна своего дома на Монблан и уходила с головой в мир живописи, с грустью начиная замечать, что свежие картины очень отличались от предыдущих, написанных в Африке. Ей не хватало вдохновения, несмотря на окружающие красоты и показную роскошь города, где стоимость скромного ужина была сравнима с месячным бюджетом на продовольствие целой африканской семьи. Конечно, Рита осознавала, что дело было в ней самой, а не в стране, не способной ее вдохновить. Несмотря на то, что в любой момент она могла взять велосипед и поехать на нем по городу или даже за его пределы, покинув территорию посольских резиденций, катиться вокруг чистейшего Женевского озера с его знаменитым фонтаном, бьющим прямо из воды недалеко от берега, Рита ощущала себя гораздо менее свободной, чем в Габороне, где никогда не перемещалась без охраны и в целом редко покидала территорию дипмиссии. Все вокруг было шикарным и чужим. Одноклассники перед последним школьным годом очень сдружились, и было похоже, что для Риты среди них не осталось места. Улицы Женевы были заполнены «майбахами» и «роллс-ройсами» с кувейтскими номерами, их богатые арабские принцы из нефтегазоносных земель привозили с собой на личных самолетах. Витрины красовались многозначными ценниками на швейцарские часы или брендовую обувь ручной работы, а китайские туристки, радостно щебеча, выходили из бутика «Луи Виттон», держа в каждой руке по сумке, на которых еще красовались магазинные бирки.

Жизнь до и после имела такой контраст, что Рита с трудом перестроилась к новым реалиям. Ей все время хотелось спросить у ее богатого окружения, зачем им столько туфель, косметики и остальной ерунды, но она так никогда этого не сделала. Зато, поджав губы и впадая в состояние легкого забытья и безумия, она парила над своим мольбертом. Так прошло несколько лет, на протяжении которых холсты и плотный картон для рисования заменяли Рите друзей, пока девушка неожиданно не обнаружила себя выпускницей школы. После долгих переговоров с мамой, в результате которых та сдалась и решила не перечить выбору единственной дочери, Рита решила поступать в художественный университет в Швейцарии, финансы семьи позволяли ей сделать это, а работы вызвали неподдельный интерес Университета культуры в Берне. Несмотря на горячее сопротивление отца, срок назначения которого в Швейцарии подходил к концу, и недельной голодовки в своей комнате в знак протеста против поступления в МГИМО, все сложилось, и пару лет назад Рита начала свой путь к бакалавру платного отделения факультета изящных искусств в немецкой части Швейцарии.