Александр Кулешов - «Атлантида» вышла в океан

Для Левера и Холмера — начало серьезного дела, для Маккензи — час величайшего триумфа, для Шмелева — еще одну (какую уже в жизни!) задачу, которую следует решить.

Для капитана — еще один рейс, приближающий его к пенсии, для кочегара — возможность отложить еще десяток фунтов, чтоб скорее уйти с этой изнурительной работы.

Для Брегга конец пути означал неминуемый скандал с Озеровым, что даст ему возможность подняться на следующую служебную ступеньку.

Для Мари Флоранс — решающий поворот в жизни...

Накануне, вернувшись в каюту, она нашла очередную записку: «Остался один день. Последнее предупреждение. Сергей». Мари больше не боялась — решение было принято. И когда Озеров встретил ее на палубе, он не мог не удивиться. Она еще никогда не была такой красивой! Волосы, заброшенные густой волной за плечо, развевались, словно флаг за кораблем, глаза отражали небо и были оттого еще синей и глубже.

Мари весело рассмеялась, заметив откровенное удивление на лице Озерова.

— Что это вы на меня так смотрите, коллега? Я вам не нравлюсь?

— Наоборот, я поражаюсь, что так долго не замечал, какая красавица живет рядом со мной на корабле!

— Даже в одном коридоре,— в голосе Мари звучал упрек,— в соседней каюте.

— А нельзя ли узнать,— поинтересовался Озеров,— почему именно сегодня вы такая особенно красивая?

— Отгадайте!

— Знаю! Маккензи сделал вам предложение! Нет? Компания решила переименовать «Атлантиду» в «Мари Флоранс»? Опять не угадал? Ах, какой же я дурак — вас ждет в Мельбурне жених...

— Нет! — энергично запротестовала Мари.

— Тогда возлюбленный...

— У меня нет возлюбленного, — Мари совсем близко подошла к Озерову.— И никогда не было.

— Не хотите же вы сказать...— Озеров недоверчиво посмотрел на нее.

— Нет, конечно,— Мари покраснела, но не опускала глаз.— У меня в жизни были мужчины. Я просто хотела сказать, что не было среди них любимого.

Разговор принимал опасный оборот, и Озеров поспешил переменить тему.

— Вы долго пробудете в Мельбурне, Маша?

— Не знаю... это зависит не от меня.

— Надеюсь, нам еще доведется встретиться здесь?

— Здесь,— ответила Мари,— или в другом месте...

— Так, значит, вы все-таки приедете к нам, в Советский Союз? Хотите, я вам дам свой адрес? Запишите.

Мари отрицательно покачала головой.

— Не надо, если приеду, я сама вас разыщу.

Они провели весь этот день вместе. Гуляли по палубе, купались, загорали, посмотрели кинофильм, посидели в кафе у бассейна, в том самом, где познакомились, и, конечно, постояли на смотровой площадке на корме. Говорили обо всем. О путешествии, о фильмах, о других пассажирах, о науке, об австралоантропе, о меню, обо всем, кроме главного…

Озеров понимал, что искусственными были сегодняшние веселье и беззаботность Мари. Мелькнула неприятная мысль: как она умеет скрывать свои чувства, притворяться! Какой это опасный человек. А вот сама-то она, Мари, хотела сделать в отношении его подлость или нет? Вначале — конечно. А позже? Очень хотелось верить, что нет. Потом он подумал: а могла ли она поступить так, как желала. Что-то мучает сейчас Мари, что?..

Был уже поздний вечер. Настала пора расставаться. На следующий день корабль должен прийти в порт рано, будет суета и вряд ли удастся как следует попрощаться.

— Но все же мы завтра скажем друг другу «до свиданья»? Да, Маша? Я буду ждать вас у бассейна, минут за двадцать до прихода. Пожмем друг другу руки — и в дальний путь на долгие года, как поется в одном нашем романсе.

— Да, конечно, я бы не хотела покинуть корабль, еще раз не повидав вас,— сказала она, зябко поеживаясь.

— Вам не холодно? — спросил Озеров.— Пойдемте, я провожу вас.

— Нет, еще минуту,— она вцепилась в его руку, — это от волнения…

— От волнения? — Озеров вопросительно посмотрел на собеседницу.— А из-за чего вам волноваться, Маша?

— Вы не догадываетесь? — она заглянула ему в лицо. От ее веселости не осталось и следа. В глазах — тоска, страх, мольба.

— А если догадываюсь?..

— Так как же вы тогда можете?..— воскликнула она.

— ...А если догадываюсь,— продолжал он,— что от этого изменится, Маша?

Она молчала.

— Да, вы правы, ничего не изменится, ничего не может измениться, что есть, то есть, а чему суждено быть, того не миновать.

— Глупости,— резко оборвал Озеров,— что у вас за пораженческая философия. Вопрос в том, что и как менять. Есть вещи, которые лучше оставить, как они есть, а есть такие, что требуют перемен. И только вам самой решать, можно ли и как их изменить. Понятно?