Эдуард Маевский - Приключения профессора Браннича [litres]

Часто вода, наполняющая эти резервуары, прокладывает себе новые стоки и покидает уютные помещения. Тогда полы и потолки последних начинают мало-помалу покрываться дивно красивыми сталактитами и сталагмитами. Некоторые из этих пещер и подземных ям некогда служили жилищами многим поколениям хищных зверей. В иных из них в доисторические времена даже жили люди, о чем свидетельствуют найденные обломки оружия и разные предметы из кости и кремня.

Из-за обладания этими красивыми уголками шла в те давно минувшие времена ожесточенная борьба между человеком и дикими зверями, к которым принадлежали исчезнувшие уже теперь пещерные медведи, львы и гиены. Чаще всего человек торжествовал над гиеной или медведем, но случалось, что он гибнул в этом опасном поединке.

Таков Карст, таковы более или менее пустынные Альпы Далмации, Герцеговины, Боснии и даже Албании. Все эти местности представляют собою хаос гор, скал и равнин, с той только разницей, что не все лишены в такой мере растительности, как местность, расположенная у самого моря.

Часть боснийских гор и низин до сих пор еще представляют собою дикие лесные пущи, в которых ютятся кабаны, волки, медведи и рыси.

В редко посещаемой туристами местности Карста, среди лабиринта скал и пропастей, вдоль мрачной цепи унылых плоскогорий, верхом на лошади ехал человек. Он останавливался то в одном, то в другом месте по несколько дней.

Его интересовали крутые склоны оврагов, берега рек и ручьев, скалистые обломки, но больше всего пещеры и пропасти. Он протискивался в самые тесные ущелья, чтобы достать оттуда то камешек, то кость и, удовлетворенный, продолжал свой путь на восток.

Порой его сопровождали случайные проводники, а иногда и целая толпа горцев. Но один человек неизменно ему сопутствовал, словно Робинзону Пятница, на небольшой, но выносливой боснийской лошади. Оба путешественника, несмотря на все трудности пути, казались вполне довольными своей судьбой.

В течение двух недель они уже перебрались за Динарские Альпы в Боснию, где последствия страшной катастрофы надолго задержали их.

Человек, о котором идет речь, был Лешек Браннич, профессор геологи и палеонтологии в Оксфордском университете. Он совершал научную экскурсию в обществе своего верного слуги Станислава.

Несмотря на молодые годы, профессор пользовался большой известностью и с мнением его, как ученого, считался весь научный мир. Для людей, далеких от науки, одного этого, конечно, было бы недостаточно для того, чтобы отметить его среди товарищей по профессии, если бы не одно обстоятельство. Профессор Браннич был не только хорошим другом нашего доброго знакомого доктора Гросса, но даже одним из лучших его друзей со школьной скамьи.

Эти двое старых товарищей, хотя и редко виделись друг с другом, сохранили, однако, свою дружбу и поддерживали переписку. Писали они друг другу, правда, нечасто и от случая к случаю, но чрезвычайно сердечно. Иногда проходил год-другой в глухом молчании; иногда же пространные письма встречались и летели одно за другим, и причиной такого необыкновенного усердия всегда была научная новость. Оба жили наукой и для науки. Она заключала в себе для них весь мир, ей они отдавали все силы своих дарований, все порывы горячих сердец. Один смотрел на свет сквозь очки энтомологии, другой сквозь очки геологии, и оба были вполне счастливы.

Положение Браннича отличалось от положения Гросса тем, что ему выпало на долю быть апостолом любимой науки. Как профессор, он имел возможность живыми волнами переливать свои знания и увлечения в молодые, алчущие знаний умы. У него было около двухсот слушателей, которых он учил ежегодно в течение восьми месяцев.

Подобно доктору Гроссу, Браннич отчасти принадлежал к породе поэтов-мечтателей. Он любил в часы досуга задумываться над неразрешенными загадками своей науки. Профессор мечтал тогда, философствовал и восполнял пробелы блестками своей богатой фантазии. Один лишь доктор Гросс был поверенным этой пылкой души, этого необычайно живого, пытливого ума. Он один, вместо того чтобы остудить пылкое воображение приятеля, лишь возбуждал его и вместе с ним ткал тонкую ткань смелых, поэтических мыслей. Он один отвечал на доверие доверием и, в свою очередь, поверял ему свои заветные мечты, связанные, правда, с другой наукой – энтомологией.

И вот теперь из глухой боснийской деревушки летело от нашего профессора пространное письмо к доктору Гроссу, заключающее в себе целый букет свежих, интересных новостей.