Касым Кайсенов - Партизанской тропой

Борис с завистью посмотрел на товарища и тоже схватился за провод.

— Помощники нашлись, Николай Михайлович, — серьезно сказал Шевченко, посмотрел на свои ручные часы и вдруг забеспокоился: — Ого! Через полчаса нужно принимать сообщение. Пусть Мария налаживает свою машинку.

Абраменко быстро вышел из землянки. Пока Шевченко хлопотал у приемника, настраиваясь на нужную волну, вернулся Абраменко. Вслед за ним пришла Мария с ученической тетрадкой и карандашом в руках. Вдруг в приемнике послышалось шипение и знакомый, привычный голос негромко сказал: «Говорит Москва…».

Все затаили дыхание. Голос Москвы особенно взволновал Анну Ивановну, давно оторванную от внешнего мира. Вдруг передача оборвалась. Обеспокоенный Шевченко стал лихорадочно копаться в приемнике, а Николай Михайлович в ожидании глядел на него. Наконец снова послышался четкий голос: «…героическая Красная Армия громит отборные полчища Гитлера. После ожесточенных боев нашими войсками временно оставлен город Н…».

— «Оставлен город Н… Оставлен город Н…», — не сводя глаз с приемника, машинально повторяла Анна Ивановна.

Видя волнение матери, растревожились Борис и Серик. Они поняли, что вести получены тяжелые.

Когда диктор закончил сообщение и приемник затих, все несколько минут еще сидели в тех же позах. Мария подправляла что-то в своей тетради, полной загадочных знаков, крючков и черточек. Она взглянула на Шевченко, и тот коротко бросил:

— Напечатай!

Серик проснулся ранним утром и испуганно огляделся. Анны Ивановны не было. Рядом с ним вниз лицом лежал Борис и сладко посапывал. Серик растолкал его.

Ничего не понимая спросонок, Борис долго смотрел на мальчика и наконец спросил:

— Что случилось?

— Мама еще не пришла?

Борис отрицательно покачал головой.

— Когда же она придет? Скоро? — опять спросил Серик.

— Придет, Серик. Должна прийти, — успокоил Борис.

Скоро в землянку вошли Мария и Анна Ивановна. Они оживленно говорили вполголоса.

— Удачно мы справились сегодня с листовками! — довольно сказала Мария. — Я только успела вернуться. Если все пройдет хорошо, то сегодня придут Николай и Константин…

Мария вдруг осеклась, вспомнив, что Анну Ивановну ждет тяжелая весть, и мысленно обругала себя за то, что чуть было не проговорилась.

Серик и Борис между тем, обрадованные приходом матери, встали и пошли к рукомойнику. Они спешили умыться, так как Анна Ивановна строго следила за чистотой, и ребятам частенько попадало, если кто-нибудь из них забывал вымыть руки. Анна Ивановна обласкала ребят, словно она уходила от них не на несколько часов, а была с ними в долгой разлуке.

В лице Марии Николаевны была затаенная тревога. Она порывалась рассказать Анне Ивановне о постигшем ее горе, но потом решила посоветоваться сначала с мужем и поступить так, как он скажет.

— Галя, выйди погуляй на улице, — сказала Мария своей сестре Галине, — как бы не забрел кто неожиданно.

Галя молча поднялась из-за стола и направилась на улицу. И сегодня она должна была выполнять свои несложные, но очень важные обязанности: следить, не появится ли вблизи полицейский, она должна вовремя предупредить об этом подпольщиков.

А в доме тем временем совещались Николай Михайлович и Костя Шевченко. Мария вошла в комнату и подождала, пока они окончат свой деловой разговор. Потом вдруг заплакала и стала рассказывать о горе Анны Ивановны.

— Ты знаешь, Николай, — сквозь слезы рассказывала Мария, гестаповцы вчера повесили отца и мать Анны Ивановны. Говорят, их выдал тот старик со своей дочкой Тамаркой.

— Анна Ивановна знает об этом? — спросил Абраменко жену. — Ты ей рассказала?

— Нет, Коля, не говорила пока. Жалко мне ее…

— И не следует говорить, — вздохнул Николай Михайлович. — Я сегодня же сообщу обо всем Ивану Кузьмичу.

— Да, она не должна знать об этом, — поддержал товарища Шевченко. — И без того у женщины много горя, а эта весть свалит ее.

…У окна вдруг появилась Галя. Она дважды стукнула пальцами по стеклу и прошла мимо. Это означало, что к дому идут полицейские. Костя мгновенно юркнул в потайную дверь и скрылся в подземелье. Когда Галя появилась на пороге, она увидела только Николая и Марию.

Полицейские были уже во дворе.

— А-а, пан Абраменко! Как поживаете? — едва успев ввалиться в дом, заговорил пожилой рябоватый полицай и бесцеремонно протопал к столу.

Он заметил, что слово «пан» не понравилось хозяину дома, но не подал вида.