(Бунше.) Видишь, как тебя приветствуют! А ты хныкал!.. (Патриарху.) Воистину воскресе, батюшка! (Обнимает Патриарха, причем у того с груди пропадает панагия.) Еще раз благодарю вас, батюшка, от царского имени и от своего также благодарю, а затем вернитесь в собор, к вашим угодникам. Вы совершенно и абсолютно свободны, в хоре надобности тоже нет. А в случае чего-нибудь экстренного мы вас кликнем. (Провожает Патриарха до дверей, отдавая ему честь.)
Патриарх уходит с Дьяком.
Дьяк тотчас вбегает в смятении обратно.
Чего еще случилось?
Дьяк. Ох, поношение! У патриарха панагию с груди…
Милославский. Неужто сперли?
Дьяк. Сперли!
Милославский. Ну уж, это мистика какая-то! Что же это у вас делается, ась?
Дьяк. Панагия — золота на четыре угла, яхонт лазоревый, два изумруда…
Милославский. Это безобразие?
Дьяк. Что делать прикажешь, князь? Уж мы воров и за ребра вешаем, а все извести их не можем.
Милославский. Ну зачем же за ребра вешать? Уж тут я прямо скажу, что я против. Это типичный перегиб. С ворами, Федя, если хочешь знать, надо обращаться мягко. Ты ступай к патриарху и как-нибудь так поласковее с ним… утешь его… Что он, очень расстроился?
Дьяк. Столбом стоит.
Милославский. Ну, оно понятно. Большие потрясения от этого бывают. Уж кому-кому, а мне приходилось видеть в театрах…
Дьяк выбегает.
Бунша. Меня начинают терзать смутные подозрения. У Шпака — костюм, у посла — медальон, у патриарха — панагия…
Милославский. Ты на что намекаешь? Не знаю, как другие, а я лично ничего взять не могу. У меня руки так устроены… ненормально. Мне в пяти городах снимки с пальцев делали… ученые… и все начальники единогласно утверждают, что с такими пальцами человек присвоить чужого не может. Я даже в перчатках стал ходить, так мне это надоело.
Дьяк (входит). Татарский князь Едигей к государю.
Милославский. Э, нет! Этак я из сил выбьюсь. Объявляю перерыв на обед.
Дьяк. Царь трапезовать желает.
Тотчас стольники вносят кушанья, за стольниками появляются гусляры.
Бунша. Это сон какой-то!
Милославский (Дьяку). Это что?
Дьяк. Почки заячьи верченые да головы щучьи с чесноком… икра, кормилец. Водка анисовая, приказная, кардамонная, какая желаешь.
Милославский. Красота! Царь, по стопочке с горячей закуской! (Пьет.) Ко мне, мои тиуны, опричники мои!
Бунша пьет.
Дьяк. Услали же, батюшка-князь, опричников!
Милославский. И хорошо сделали, что услали, ну их в болото! Без отвращения вспомнить не могу. Манера у них сейчас рубить, крошить! Секиры эти… Бандиты они, Федя. Простите, ваше величество, за откровенность, но опричники ваши просто бандиты! Вотр сантэ!
Бунша. Вероятно, под влиянием спиртного напитка нервы мои несколько успокоились.
У Гайдая Жорж получился более патриотичным, ворует поменьше, а о государстве заботится побольше.
– — –
Часть 013. Уйди старушка, я в печали…
Я на Вас жалобу подам! Коллективную!
– — –
Очень вежливо просил царь отстать от него жену Бунши, но разве от этой наглой бабы так просто отвяжешься! Тут еще наглый холоп Шпак со своей челобитной. Все нервы царю вымотали!
Итак, часть 013, «Уйди старушка, я в печали…»
– — –
Каспийские кильки пряного посола.
Царь делает бутерброд.
Царь кушает кильку.
Вид на улицу с балкона Шурика.
Царь. Ляпота!
Ульяна. Здрасте, пожалуйста! Я его по всему дому ищу, а он в чужой квартире сидит.
Ульяна. Ты что отворачиваешься-то?
Шпак. Иван Васильевич, посмотрите, как мою квартиру обработали! Это же все же, все же, что нажито непосильным трудом, все погибло!
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу