Эрнст Бутин - Золотой огонь Югры [Повесть]

Еще одна дверь, обшитая мешковиной. За ней — маленький тамбур, в котором сидела на табуретке полная старушка и вязала чулок.

Старушка подняла голову, радостно привстала.

— Ах ты, батюшки! Люция Ивановна!.. Вот радость-то. Вернулись?

— Здравствуйте, Анна Никитична, — Люся улыбнулась. — Начальство у себя? — И когда старушка, умильно глядевшая на нее, закивала, пошла было в залитый светом широкий коридор, подтолкнув перед собой заробевших Еремея и Антошку, но, вспомнив что-то, остановилась. — Вы ведь, кажется, на Береговой жили?

— Тама, тама, — старушка припечалилась. — Покеда не спалили ее нонешней весной смутьяны… А чего такое? — Она оживилась. — Неуж квартеру для меня сыскали?

— Да нет… — Люся смутилась. Положила ладони на плечи Егорушки, повернула его лицом к старушке. — Родственники этого мальчика жили тоже на Береговой. Может, знаете их? Может, скажете, куда переехали?

Еремей вышел в коридор, осмотрелся: длинный, с огромными окнами в торцах, чистый, краска на полу облупилась, но проплешины отскоблены добела; слева и справа двери; на простенках большие, в одну-две краски — черное и красное — картинки с надписями, с подписями, иногда со словами, которые идут и с угла на угол, и сверху внизу — есть и знакомый рисунок: белый старик, взметнувший руки и бегущий из темноты: «Помоги!»

— Мы не pa-бы! Pa-бы не мы! — заглушая Люсины слова, громко, хотя и не в лад, гаркнуло за ближней дверью множество мальчишеских голосов. — Мир хи-жи-нам, вой-на двор-цам!

Еремей, который сосредоточенно разглядывал плакат— рука с гусиным пером, высунувшись из облаков, нажимает на высокую стопку книг, уложенных на провисшую цепь, — читал шепотом: «Знание разорвет цепи рабства», даже чуть присел от неожиданности. Оглянулся вопросительно на Люсю.

Та, проходя мимо, ласково и ободряюще тронула за локоть — все, мол, в порядке, все правильно, не удивляйся, — и скрылась в средней по левой стороне двери.

— Ах ты, господи; воистину мир тесен, — слезно дрожал в наступившей тишине голос старушки, которая жалостливо смотрела на Егорушку. — Знаю, знаю тетку твою Варвару-то, как не знать. Суседками были, кума я ей, крестная потому как Таньке-Маньке… Щас-то редко видаемся, ее в Дом Водников поселили, а я тута вот, за сиротками доглядываю. Не до гостеваний — с вашим братом ое-ей как глаз да глаз нужон…

Открылась дверь, за которой исчезла Люся. Вышла пожилая женщина с туго зачесанными назад седыми, скрученными на затылке в узел, волосами, одетая в черный костюм, белую блузку. Внимательно поглядела на гостей.

— Прошу сначала сюда, — женщина широко открыла дверь с красным крестом, печально улыбнулась. — Ну, мальчики, смелей! Этой процедуры вам не избежать.

Еремей, сумрачно посматривая на нее, вошел в комнату, куда уже шмыгнул Антошка.

Склонившийся над бумагами за столом у окна старичок в белом халате и с сивой остренькой бородкой повернулся. Отложил ручку, отодвинул толстую тетрадь.

— A-а, новенькие… — Встал. — Раздевайтесь. — И когда Антошка бодро направился было к нему, возмутился — Куда? Куда?! Снимите все около порога! Только не трясите, пожалуйста, одеждой и не разбрасывайте ее.

Антошка послушно отскочил назад, проворно стянул через голову ернас, принялся развязывать тесемки штанов. Еремей, посматривая то на него, то на шкаф, за стеклом которого поблескивали склянки, то на два широких, покрытых белым дивана, снял китель, опустил его к ногам. Стараясь не морщиться, снял не спеша и рубаху.

Старичок сочувственно посмотрел на Еремея, однако тут же вид его стал еще неприступней.

— Это тоже долой! — мизинцем показал на подштанники Антошки.

Тот, уже раздевшись, перешагнул через одежду, вытянулся посреди комнаты, прижав к бедрам кулаки — большеголовый, с тоненькой шеей, с худыми руками, с острыми лопатками, с выпирающими ребрами. После окрика начал поспешно развязывать тесемки исподников.

— Я вурып снимать не буду! — решительно заявил Еремей.

Старичок насмешливо взглянул на него из-под лохматых бровей и вдруг, боднув воздух, смешно притопнув, потребовал:

— Попрошу покинуть кабинет, товарищ Медведева! Видите, молодые люди стесняются. И распорядитесь, пожалуйста, относительно бани и чистого белья.

— Белье у них чистое, — несмело пояснила Люся. — Мы его прожарили на пароходе…

— Извольте не возражать! — выкрикнул старичок и опять, на сей раз гневно, топнул. — Вошь — враг страшней Колчака! Ваши слова? Ваши!