Альфред Ассолан - Приключения капитана Коркорана

При этих словах все восторженно восклицали, изумляясь и радуясь. Представители народа плакали от избытка чувств. Ни в какие времена и ни у каких народов не бывали примеры, чтобы цари из своего личного имущества удовлетворяли всем государственным нуждам. Но Сугрива позволил себе возражать против такого беспредельного великодушия. На это Коркоран отвечал:

— Я прекрасно знаю что делаю. Неужели ты думаешь, что меня сколько-нибудь интересуют миллионы Голькара, силою и вымогательством отнятые у народа? Сита, и она лучше меня, нисколько не сожалеет об употреблении, которое я намерен сделать из этих миллионов. Впрочем, я полагаю, по многим причинам, что мне не придется долго царствовать, и я хочу сделать это дело царствования настолько трудным, чтобы после меня никто не решился занять мое место.

Раздались восторженные рукоплескания, и, когда они несколько затихли и Коркоран снова хотел продолжать свою речь, вдруг раздался необыкновенный шум, и видно было необычайное смятение у большой входной двери в зал заседаний. Все сторонились от дверей со всеми признаками ужаса. Не успел Сугрива отправиться узнать причину этого шума, как появилась Луизон. Она приближалась медленно, вся окровавленная и держа в пасти бездыханный труп Лакмана.

При виде этого все вскрикнули от ужаса, и сам Коркоран был чрезвычайно изумлен. Луизон, положив труп на ступенях трона, подала знак своему хозяину следовать за собою и возвращалась той дорогой, по которой пришла. Уже поднялся ропот в толпе и говорили о том, что надо застрелить Луизон в отмщение за смерть брамина, Коркоран, поняв намерение Луизон, громко заявил о том, что она нисколько невиновна и что сейчас будут представлены этому доказательства.

И действительно, она прямо повела его к дому Лакмана, спустилась в подземный ход и показала бочки с порохом, насыпанный дорожкой порох, потушенный фитиль и человека, опасно раненного, так как ударом когтей у него был распорот живот. Это был соучастник брамина, сам рассказавший как все произошло.

Дело в том, что Луизон не погибла в тайнике башни Модиа. Она упала, как падают кошки и тигры, именно на лапы, и только была оглушена падением до такой степени, что находилась почти в обмороке на дне этой ужасной пропасти, вымощенной камнями и массой человеческих костей. Но она вскоре очнулась и изучала местность. По несчастью, нигде не было никакого выхода, хотя были дверь и окно, но на высоте восьмидесяти футов, но и от них она была отделена зловещим люком, причиною ее несчастья.

Однако Луизон была не из таких, которые от всего приходят сейчас в отчаяние и ждут спасения только от неба или счастливого случая. В течение трех дней и трех ночей она рыла землю и камни когтями и зубами, проводя все время почти без пищи, так как при ее деликатности и избалованности нельзя же было считать пищею дюжину крыс, которых она ела, едва превозмогая отвращение. Но тем не менее она не погибла от голода, а это было самым существенным. После трехдневной отчаянной и упорной работы она увидела снова солнечный свет и очутилась на свободе, на расстоянии около двадцати шагов от башни Модиа.

Можно себе представить, какой страшной жаждой мести она была одушевлена. Она не побежала, а стрелою полетела в Бхагавапур и бешенным скачком сразу выломала дверь, ведущую в дом Лакмана, всюду разыскивая брамина, и наконец нашла его в подземном ходе, как раз в ту минуту, когда он зажигал фитиль и хотел уходить.

Броситься на него, свалить на землю, перегрызть ему горло, ранить его сообщника, все это для нее было делом нескольких секунд, а во время этой возни, к великому общему счастью не только Коркорана и Ситы, но и всех народных представителей, фитиль потух! Луизон, хотя смутно сознавая значение ею совершенного, тем не менее чрезвычайно гордилась своим подвигом и появилась, как мы уже говорили выше, в собрании, возвещая населению Бхагавапура о той опасности, которой оно подвергалось.

Едва ли теперь представляется надобность продолжать этот рассказ, подробно упоминая о всеобщей радости, о короновании Коркорана и Ситы и обо всех блестящих пиршествах и торжествах, последовавших за коронованием. Ясно также и то, что Луизон не была забыта в молитвах и благодарности народа, обращенных к Браме и Вишну, и более, чем прежде, все уверились, что богиня Кали приняла вид тигрицы с целью появиться перед людьми, оказывая им благодеяния.