Альфред Ассолан - Приключения капитана Коркорана

Луизон, слушая этот разговор, улыбнулась. Она была уверена, что будет иметь свое место с правой стороны трона, на котором воссядут Коркоран с прекрасной Ситой. А может быть, ей уже чуялись новые и ужасные опасности, угрожавшие ее другу?

Дело в том, что не все было так спокойно и прочно, как казалось. Большинство земиндаров, только с большим трудом и совершенно против воли, подчинялись своему новому государю. Многие из них мечтали получить руку Ситы, а с нею наследие Голькара. Все хотели быть независимыми в своей провинции и увековечить свою тиранию, как в доброе старое время старого царя Голькара. Однако никто не осмелился восстать против Коркорана с оружием в руках. Его уважали, а еще более боялись. Многие из простого народа смотрели на него, подобно Сугриве, как на одиннадцатое воплощение Вишну, а Луизон, могучие когти которой совершили так много подвигов, представлялась им грозной Кали, богиней войны и истребления, взгляда которой никто не мог выдержать. При проходе Луизон бросались на землю, держа руки вверх в виде кубка, и отдавали ей почести почти такие, как божеству.

Один только человек осмелился надеяться, что наступила благоприятная минута, чтобы овладеть троном, погубив Коркорана изменническим образом.

Это был один из главнейших мараттских земиндаров, брамин высокого происхождения, называвшийся Лакмана и доказывавший свое происхождение от младшего брата Рамы и, следовательно, права на престол государства мараттов. Еще при жизни Голькара он несколько раз пытался сделаться совершенно независимым и входил в сношения с полковником Барклаем. Однако после поражения англичан он первый поспешил явиться к Коркоран-Сагибу и, преклонившись перед ним до земли, клялся в своей преданности.

Но, в сущности, он ждал только благоприятного предлога, чтобы снять маску преданности и поднять народ к восстанию. Он давал убежище всем недовольным и покровительствовал им. Он всем жаловался, что нарушили священный закон Брамы, предоставив корону искателю приключений, приехавшему из Европы. Он проповедовал возврат к старым обычаям и обвинял Коркорана в том, что он носит сапоги из кожи коровы, что представляется в глазах мараттов ужасным святотатством. Наконец, он усердно вооружал свои крепости, ставил на стену артиллерийские орудия и со всех сторон приобретал запасы пороха и ядер.

Сугрива, узнав об этом, настаивал, чтобы обезглавили Лакмана, ранее чем он сделается очень опасным, но Коркоран на это не согласился.

— Государь! — возразил преданный брамин. — Не так действовал ваш предшественник, славный Голькар. При малейшем подозрении он распорядился бы дать сто палочных ударов по пяткам этого изменника.

— Друг мой, — отвечал бретонец, — у Голькара была своя метода, а у меня тоже своя, но, как ты отлично знаешь, его метода не помешала изменникам погубить покойного государя. У меня своя система; по моим убеждениям, дело Брамы предупреждать преступления, так как он вполне уверен в том, что прав, и не рискует приговорить к наказанию невиновного, но люди должны наказывать за преступления только после его совершения. Без соблюдения этой предосторожности пришлось бы впадать в ужасные ошибки и испытывать страшные угрызения совести.

— По крайней мере, необходимо наблюдать за этим Лакманом! — сказал Сугрива.

— Кто? Я! Чтобы я создавал целый штат полиции, принял к себе на службу самых гнусных негодяев во всей стране, заботиться о тысяче подробностях и всегда опасаться измены, с какой стати я буду шпионить и наблюдать за человеком, которому и в голову ничего не приходило дурного. Да я себе всю жизнь отравлю недоверием и подозрениями.

— Но, государь! — возразила присутствовавшая тут же Сита. — Примите в соображение, что во всякий момент Лакмана может вас убить из-за угла. Будьте осторожны и поступите так если не ради себя, дорогой государь мой, глаза которого имеют цвет и красоту голубого лотоса, то, по крайней мере, ради меня, предпочитающей вас всей природе, даже небу и сияющему дворцу божественного Индры, отца богов и людей!

Говоря это, с глазами полными слез, Сита бросилась в объятья мужа. Он, нежно прижав ее к сердцу, сказал:

— Так ты это желаешь, мое кроткое, прелестное создание, которому я ни в чем не могу отказать? Ты этого хочешь? Наконец, я вижу, что вы оба, как ты, так и Сугрива, это желаете. Ну хорошо! Я на это согласен и поставлю этого ужасного, по вашему мнению Лакмана, под такой надзор, что он навсегда проклянет тот день, когда явился у него замысел отнять у меня престол… Луизон! Сюда, Луизон!..