Артур Дойль - Мир приключений, 1922 № 02

— Когда мы поступили в школу, дела пошли еще хуже. В начале и в конце каждого учебного года отец с негодованием ставил мне в пример Вильфреда, обучение которого не стоило его родным ни одного пенни. Он получал стипендии, ему давали в награду красиво переплетенные книги и ящики с чертежными инструментами. А мое учение, по словам отца, постепенно разоряло его. Если бы эти огромные суммы, которые он тратил на мое образование, пошли мне на пользу, он не жалел бы о них; по, признавая меня безнадежным лентяем, от которого никогда не будет толку, почему мой бедный отец на старости лет снова должен приняться за работу. После таких разговоров я возвращался в школу с твердым намерением не причинять огорчений отцу. Но желание так и оставалось только желанием, и я учился одинаково скверно. А Вильфред… он постоянно кончал с наградами.

Время шло. Нас определили на службу. Я поступил в банк в Сити. Но тут я приближаюсь к замечательной катастрофе, происшедшей со мной, и чувствую потребность, с вашего разрешения, прочистить себе нос. Прошу извинить меня.

Он высморкался в изодранный платок, посмотрел опасливо в сторону барана и продолжал:

— Мне приходится сознаться, дорогой сэр, что мои служебные успехи были весьма посредственны. Увы, отец мой пользовался каждым удобным случаем, чтобы напомнить мне о блестящей карьере Вильфреда в министерстве иностранных дел. Я хорошо помню, что в среду я получил письмо от моего родителя, переполненное с начала до конца Вильфредом. Я размышлял о нем целый день в банке, и те же мысли терзали меня, когда в семь часов вечера я сел в омнибус, чтобы ехать к себе домой в Голловей. В омнибусе, кроме меня, был только один господин. Теперь, сэр, я попрошу вас слушать с особым вниманием. Мой попутчик, о котором я упомянул, сидел напротив меня в самом отдаленном от кондуктора углу скамьи. Я затрудняюсь объяснить, почему он привлек мое внимание, по факт этот очень знаменателен. Несколько раз я замечал, что глаза его устремлены на меня с каким-то зловещим выражением. Он был одет в тяжелую шубу с большим воротником, поднятым до ушей, окружавшим, как каракулевая воронка, его лицо. Его можно было принять за индуса, но потом я стал приписывать ему божественное происхождение. Может-быть, странный эффект производили фонари, мимо которых мы проезжали, или же виною тому было мое напряженное, состояние, но факт тот, что лицо его казалось мне окрашенным то черным, то желтым, то красноватым, то снова черным или желтым цветом.

Дорогой мой сэр, как раз в тот момент, когда я уловил в нем необычайное сходство с Мефистофелем, как его обычно изображают, он поймал мой взгляд и улыбнулся. Тогда я увидел, что он отнюдь не похож на Мефистофеля, а выглядит как уроженец Индии. Но глаза его смотрели насмешливо.

Он наклонился, тронул меня за колено и сказал:

— Был один человек, который надоедал мне, я превратил его в быка, и все неприятности окончились.

Согласитесь, сэр, что это довольно необычайный предмет разговора между двумя незнакомцами в Лондонском омнибусе. Я ответил ему на это:

— Извиняюсь, сэр.

— Тайная сила — сказал он — помогает читать мысли. Я прочел ваши. Я замечаю ваше изумление и умею ценить его. Боюсь, однако, что вы не сможете постичь Власть и Кольцо, даже если я попытаюсь объяснить их вам.

Дорогой сэр, эти необычайные замечания произвели на меня впечатление — и, смею думать, вполне естественное — что человек этот — сумасшедший. Я всегда был склонен думать, что к сумасшедшим следует приноравливаться. и, поступая согласно этому правилу, с полной симпатией отнесся к тому. что считал его безумными бреднями. Он сообщил мне, что он — так называемый, Семьдесят Первый. Старший сын в их роде наследует Власть и Кольцо на двадцать первый год, младший сын получает Власть и Камень. Он описал довольно неопределенно свою родину, находящуюся где-то за Тибетом и признался, заметно удрученный, что он только младший сын и что Камень значительно ниже Кольца, — «С Кольцом можно возвысить дух», сказал он: Камень же совершает только превращения. Так, я могу перевести ваш дух в кошку, но не смог бы облечь дух кошки в человеческую форму.

Я ответил, стараясь быть любезным, что это должно быть тяжело, и я вполне сочувствую ему.