Вадим Органов - Воспоминания

Это объявление он повторил несколько раз. Но еще до этого, до того спокойно лежащий на своем любимом месте мой пес, вскочил и побежал к двери. Я не мог понять, что происходит, он вновь и вновь звал меня на улицу. Стало понятно, лишь когда объявляли воздушную тревогу. Мы выскочили из дома, Эрик понесся впереди меня в укрытие, где сидел до самого конца воздушного налета, пока не объявили отбой.

А я, несмотря на все протесты взрослых, с ребятами нашего двора, такими же отчаянными сорванцами, с Володькой и Эркой, забрались на крышу и стали наблюдать за происходящим в небе и вокруг.

В ночном небе один за другим стали вспыхивать прожектора и медленно раскачивать свои лучи. Где-то совсем недалеко в районе Химок запылали зарницы выстрелов. С задержкой, как от грозы, мы слышали доходившие до нас их гулкие раскаты. Гул самолета все ближе и ближе к нам. В небе прожектора захватили в перекрестье лучей самолет, и тут же по нему открыли огонь наши зенитки. Разрывы снарядов ложились по курсу самолета то справа, то слева. Все, кто с нами наблюдал за этим, и те взрослые, что тоже были на крыше, не могли понять, что происходит. Они будто на футбольном матче обсуждали нападающего, который промазал по воротам, и вновь с мячом и вновь ему никак не удается забить гол противнику. Примерно такая же картина. Я попытался им объяснить, что ведется заградительный огонь и существует специальная зона, где ведется огонь на поражение, но мне никто не верил. Если сбить вражеский самолет над важным объектом, он при падении разрушит больше, чем при бомбардировке, и его уводят этим огнем в нужное место. Я это наверно мог долго объяснять, но поняв, что всё тщетно решил дальше просто молчать.

Уже в нескольких местах, там на горизонте возникли зарева от пожаров. Налет шел часа полтора — два. Прозвучала команда — отбой. А мы с приятелями еще долго сидели на крыше, обсуждая, как на наших глазах произошло воздушное сражение. Это был первый налет на Москву.

Потом налеты немецкой боевой авиации стали каждодневным явлением. Первым о них узнавал Эрик. Своим собачим чутьем он безошибочно определял надвигавшуюся на нас угрозу. Как не жаль было с ним расставаться, но с продуктами становилось все туже, и мне пришлось его отдать зенитчикам на батарею, стоящую около Хлебниковского моста. Он там стал служить воздушным разведчиком. О появлении вражеских самолетов он предупреждал всю батарею за долго до объявления тревоги. Вся зенитная батарея была очень довольна своим новым бойцом. Если бы собакой давали звания и ордена, возможно Эрик мог дослужиться до больших чинов и мог бы с гордостью носить свои боевые награды.

Враг шел к Москве, еще даже не кончилось лето, прошел лишь месяц, в война уже стояла на нашем пороге, и мы уже почувствовали её неумолимое приближение к нам. Почти у самого нашего дома мы уже наблюдали эти первые бои.

Москва стала закрыта для посещения. Что бы попасть на её территорию требовался специальный пропуск. Но нас, мальчишек пока пропускали без него, лишь спросив откуда и куда идем. Мне тогда часто приходилось ездить к маминым родителям, к моим бабушке и дедушке. Ехал к ним и тогда, после первого налета на город.

Москва, мне показалось жила по прежним законам мирной жизни, мне не попались на глаза следы от падений бомб и зажигалок, ну, а к другому все мы уже попривыкли.

Прошел месяц с начала войны, и уже почти никто не обращал внимание на заложенные мешками с песком витрины больших магазинов, на раскрашенные для маскировки фасады зданий, Большого театра, других, на закрытые чехлами красные рубиновые звезды Кремля.

Разговоры в трамвае велись конечно в основном о вчерашнем налете. Из них, сколько я не прислушивался, трудно было что-то понять и оценить, но ясно было, что разрушений было мало. Хотя, кто это может определит, чего много, а чего мало, для тех людей, что стали жертвами, всего было много. В то, что официально говорилось в информационных сводках, мы должны были верить. Слухов было много, не хватало лишь нам становиться их распространителями. Мы всё понимали, мы привыкли к коварству врага, всегда приходилось быть начеку и не болтать лишнего. Так нас учили, и мы это принимали, но не всегда.

Чем ближе фронт к Москве, тем больше усиливается контроль её территории. Чтобы попасть в город пришлось уже пользоваться водосточной трубой под насыпью Окружной железной дороги. Контрольно-пропускной пункт был под мостом на проезде Дмитровского шоссе, там уже милицию сменили военные. Солдаты охраняли и мост и КПП, это была граница Москвы в 1941 году.