Роберт Говард - Моряк Дорган и Желтая Кобра

Только я сделал ошибку. Ричардсон был уже в перчатках, паре перчаток, предназначенных для того, чтобы свалить меня в центре ринга. Судья объявил бой, едва я перелез через канаты. Но моя ошибка была в том, что гонг прозвучал прежде, чем я оказался на ринге. Прежде, чем я смог использовать свои руки, Ричардсон с полпути отбросил меня на канаты ужасным правым в голову. Отпрянув, я ошарашил его левым хуком под сердце и взрывным ураганом правой в челюсть, но удача была не со мной. Моя нога соскользнула, и я рухнул на пол, пропустив один из самых жестоких ударов, которые я когда-либо принимал в своей жизни.

Я услышал, как кто-то ведет счет, и осознал, что лежу на спине в середине ринга.

Тотчас яркой вспышкой мелькнула мысль в моем мозгу, что, вероятно, Джека Рэндала уже поймали, чтобы пытать и убить, пока я лежу тут, — если уже не убили. Я вскочил в панике и мгновенно осознал истину утверждения о том, что бой требует полной концентрации. Если бы я не думал о Джеке Рэндале в это время, я бы блокировал левый хук Ричардсона, встретивший меня. Это было так, он пометил меня, врезав по подбородку со всей силы, имеющейся в его мощном теле, и я отлетел в обратном направлении, перевернулся в воздухе и рухнул лицом вниз на пол, преследуемый ужасающим воем команды «Питона» и восхищенными криками всех присутствующих здесь англичан.

Говорят, если человек падает лицом вниз, он готов. Я падал много раз и все же поднимался. Тем не менее, это неприятное ощущение. Я попытался воззвать к своей замечательной живучести, чтобы встать и убить Быка Ричардсона, но как только это произошло, вновь что-то обрушилось на меня. Я лежал на животе с головой под нижней веревкой и, приподнявшись на локте, разглядел мутное пятно насмешливого лица перед собой. Когда мой взгляд немного прояснился, я узнал это конкретное лицо, которое, казалось, плывет в окружающем меня тумане — длинное желтоватое лицо, насмешливое, ненавистное, со шрамом на нижней челюсти.

Мгновенно я пришел в себя с недоуменным криком! Это был долговязый евразиец, он сидел в первом ряду у ринга, и я свирепо уставился прямо ему в лицо. Когда я посмотрел на него, он встал с насмешкой, сделал оскорбительный жест в мою сторону и направился по проходу к выходу, вероятно, ему было так отвратительно мое испорченное выступление, что он не собирается оставаться здесь дольше.

Судья не должен сказать «десять», но я не знал, какой сейчас был счет. Сказать по правде, я совсем забыл о рефери и о Быке Ричардсоне тоже. Я вскочил на ноги и на глазах удивленной толпы направился к канатам.

— Он испугался! — взвыли обезумевшие поклонники. — Он пытается сбежать! Хватайте его! Бей его, Бык!

Я только коснулся ногой канатов, когда некий инстинкт самосохранения заставил меня повернуться, как раз вовремя, чтобы познакомить левую Ричардсона с моим ртом. Я врезался спиной в канаты и понял, что мне придется уничтожить этого лими [2] Лими (Limey) — так на Карибах и в Северной Америке за глаза называют всех британцев, а поначалу только моряков. Этимологи говорят, что слово это, скорее всего, произошло от lime-juicer (т. е. пьющий лаймовый сок), и относилось к морякам Королевского флота и Британского торгового флота, которые якобы употребляли лаймовый сок для профилактики цинги. , прежде чем я смогу спокойно покинуть ринг. Оттолкнувшись от канатов с бешеным ревом, я врезал моей страшной правой противнику под челюсть с силой каждой унции железных мышц, которые были у меня. Бык Ричардсон тяжело рухнул на пол, прокатился на спине через ринг, перекатился на плечи, кувыркнулся и исчез под канатами на другой стороне. Счет для него был лишь ненужным излишеством.

Я не остановился. Я сорвал перчатки и спрыгнул с ринга, отбрасывая своих почитателей направо и налево, когда они толпились вокруг меня.

— Следуйте за мной! — вскричал я, потому что полдюжины боев уже началось между мужчинами с «Питона» и головорезами с «Ашанти». — Уводи команду, Билл, и задержи копов! Идем, Спайк!

И пробившись через массу друзей и врагов, не обращая внимания на бесцельные удары кулаками, которые отскакивали от моего железного черепа, я помчался по проходу к выходу, через который исчез евразиец с украшенным шрамом лицом. Я вынырнул на улицу, одетый только в мои боксерские трусы.

Евразиец как раз окликнул какую-то коляску на конной тяге, одну из тех разновидностей, где водитель сидит словно обезьяна.

— Стой и повернись, ты, нахальная деревенщина! — вскричал я, догоняя его. — У меня есть что сказать тебе!