Алексей Шаманов - Ассистент

— Ну что, изменщик? — смеялась она. — А ты мне не верил!

— Чему я не верил?

— Я предупреждала тебя, что не потерплю измен, не потерплю соперниц! Ты спросил, каким образом. Я ответила — со временем узнаешь! Теперь узнал?

Я молчал. Она срывала с меня остатки одежды, красивая, блин, мистическая…

Значит, это ее штучки? Значит, так вот со мной можно?

— Ты мой, Андрей! — говорила она. — Запомни: теперь ты только мой!

— Я импотент? — спросил я, целуя ненавистно-желанное тело.

— Да, но правильно ставь ударение. На английском языке «important» значит «важный»!

Сука. Я ее ненавидел. Но с ней мне не было скучно. Я хотел ее больше жизни…

У нас все получилось, как надо, даже лучше. Если лучше бывает. Вот только детей мне она никогда не родит. Это я знал из цитаты, зачитанной рыжебородым Филиппом.

Впрочем, зачем мне дети? Род Татариновых угаснет после моей смерти, это неизбежно.

Я проснулся от многократных прикосновений чуть шершавого, мокрого языка, вылизывающего мои глаза, уши, щеки… Очередная ласка моей мистической жены? Непохоже. Не было в этом вылизывании откровенно-сексуальной направленности, был переизбыток дружеских чувств и братской любви.

Не открывая глаз, я нащупал лохматую голову и прижал к груди.

— Нойон пришел… хороший… ты охранял мой сон?

Он взвизгнул коротко, будто ответил: «Да!»

Ну кто еще, скажите, может быть более преданным другом, чем собака, пусть и мертвая…

Я открыл глаза, сел. Драный пуховик художника-постановщика, подушка и моя куртка, коей укрывался, бесформенной тряпочной грудой лежали поодаль. А я — на степной почве, на прошлогоднем сухом ковыле, на пробивающейся только-только зеленой траве. Ложе мое оказалось мягким, пружинистым и на удивление теплым. Я не замерз ночью, мне, напротив, было жарко.

Ну что еще, скажите, может быть более теплым одеялом, чем умопомрачительный полог Млечного Пути?

Бордовый краешек солнца показался над холмами, в мир возвращались краски. Всюду пробивалась трава, скоро она окрасит степь в ярко-зеленый, молодой цвет. Жизнь продолжалась. Впрочем, она и не умирала ни на мгновение. Посвистывали турбаганы, степные суслики, щебетали проснувшиеся птицы, со стороны деревни прокричал петух, и ему ответил дежурный перебрех цепных псов.

Но это все — лирика. Что я имею на сегодняшний момент? Страшно представить…

Я, 33-летний, русский по национальности, с университетским образованием, Андрей Татаринов в начале XXI века, причем не на краю земли, на вполне обжитом острове Ольхон, становлюсь ШАМАНОМ! Хоть кто-нибудь, находясь в здравом уме, способен в это поверить? Нет! Причем я первый скажу, что все это бред, ночной кошмар, психическое заболевание или все разом. Я даже не знаю, кто такой этот шаман? Чем он заниматься-то должен? Людей лечить? Так теперь больницы всюду и поликлиники! А народной медициной одни шарлатаны занимаются! Это ж ежу понятно!

Мне в ладонь ткнулся Нойон холодным носом. Вот, блин, навязался на мою голову… Я погладил большую мохнатую голову.

— Нет тебя, Нойон! Тебя убили несколько дней назад, ты — моя галлюцинация, понял?

Он не понял. Он не желал быть галлюцинацией. Он поскуливал и вилял хвостом…

Ладно, просто перестану обращать на него внимание. На остальные свои видения — тоже. Может, пропадут со временем?.. Верилось в это с трудом.

На усадьбе Никиты, несмотря на ранний час, было людно. Топились печи в столовой и «теплом» туалете, таджики-гастарбайтеры кололи дрова во дворе, ходили какие-то люди, мужчины и женщины — все при деле. Кроме меня. У меня дел на Ольхоне больше не осталось. Съемки закончились. Киногруппа уедет сегодня в Иркутск, где сядет в поезд до Москвы. Поезда с востока идут круглосуточно, проблем с билетами в это время года не будет точно. Ну а меня в столицу, понятно, не возьмут. Зачем? Ассистентов с подобной квалификацией — пруд пруди. Даже Григория Сергеева, художника-постановщика, вряд ли возьмут. Так оно, кстати, и оказалось.

Я курил на лавке возле столовой, когда мимо деловым быстрым шагом проходил Никита, хозяин заведения.

— Вода на лед вышла! — поздоровавшись, объявил он с энтузиазмом. — Уезжать вам надо, иначе застрянете, покуда паром не пустят через Ольхонские Ворота!

— А ты чему радуешься? Постояльцы — это деньги.

— Так к новому летнему сезону готовиться пора. С конца мая у меня давно все места забронированы.

— Ясно. Недостатка в гостях, значит, нет.