Алексей Шаманов - Ассистент

Вероятно, Филипп ехал следом за нами, а может, просто так совпало, но мы только-только выгрузились из микроавтобуса, как подъехал его раздолбанный «жигуль». Подхватив под руку Анну Ананьеву, Филипп решительно направился к режиссеру.

— Скажи ему, что снимать шаманскую казнь нельзя, это нарушает множество табу! — говорил скороговоркой Филипп. — Скажи, что своими действиями они давным-давно нарушили их, но эта казнь… Я боюсь представить, что произойдет, если они ее снимут!

— Что может произойти? — спросил Поль Диарен через переводчицу.

— Смерть! — ответил Филипп.

— Суеверие, мракобесие и средневековье!

Вмешался актер-бурят:

— Ты, земляк, это, однако, брось! Дай людям деньги заработать! Или сам хотел, да не вышло?

— Дурак, — ответил Филипп, — с огнем играешь. Уж ты-то должен знать, что это не шутки!

Он еще что-то говорил, убеждал, но никто его не слушал. Перед тем как уйти, он сказал:

— Я вас предупредил, вы не вняли. Я вызываю милицию!

Когда его машина скрылась за поворотом среди деревьев, режиссер сказал:

— Милиция это плохо. Сколько у нас времени до ее приезда?

— Много, — ответил Григорий Сергеев. — Телефонной связи здесь нет, отделение милиции в поселке Еланцы, а это на материке. Пока он туда доедет через переправу, пока убедит… Часа три у нас точно есть. Даже четыре.

— Успеем, — кивнул режиссер. — Начали!

На поляне, окруженной сосной и реликтовой лиственницей, нас собралась довольно большая и пестрая толпа. Человек десять пригласили местных для придания национального колорита, сплошь мужчин. Им, вероятно, выдали уже аванс, ребята были на хорошем взводе.

Жоан Каро решила проводить отъезжающую из Хужира киногруппу. Возле режиссера и оператора остались актер-бурят, Анна Ананьева, которая меня демонстративно не замечала, мы с художником, да наш неуловимый сосед по комнате курил неподалеку от микроавтобуса, ближе не подходил. Судя по выражению неулыбчивого лица, ему эта затея нравилась не больше, чем Филиппу, но все же пришел. Он же должен был завтра увезти оставшихся киношников в иркутский аэропорт.

Шаманский костюм у бурятского актера был не такой красивый, как у трупа Николая Хамаганова, но тоже ничего себе. Бубенцы, колокольца и металлические блестящие побрякушки празднично позванивали. А бахрома на штанах и на полах кафтана была как у заправского ковбоя. Или все же индейца?

Массовка тоже присутствовала, не поскупились европейцы — три придурка в таких же прикидах, но победнее, били в бубны, приплясывая.

Балаган, да и только. Француз, впрочем, был в восторге. Немец, снимавший действо, — в не меньшем.

Два бугая из местных повели актера к подготовленной заранее узкой яме. Актер играл вдохновенно, даже, на мой вкус, переигрывал. Упирался, словно баран, которого на забой ведут. На забой, впрочем, его и вели двое дюжих бурят в национальной светской одежде — синих шелковых халатах и шапочках в форме юрты.

Технологию мероприятия Григорий Сергеев описал мне еще утром. Актера опускают в яму головой вниз с некрепко связанными руками. На дне он в первую очередь развязывает руки, затем добирается до баллона со сжатым воздухом и маски. Акваланг взяли в аренду у Никиты — хорошим спросом пользуется летом у любителей подводного плавания, вода в Байкале чистая, и видно далеко…

Актер надевает маску, подает сигнал, и его забрасывают землей. Сверху в могильный холмик всаживают осиновый кол. Оператор снимает. После чего актера откапывают, он получает свою честно заработанную штуку баксов и, счастливый, отправляется играть зайчиков и бабаев в родной Иркутский ТЮЗ. Все красиво и безопасно, баллон от акваланга проверяли десятки раз — исправен, ни одной осечки. Но и это не все. На крайний случай в яму опустили веревку, за которую актер должен подергать, если начнет задыхаться. Словом, все было продумано, и любая случайность — исключена…

Три придурка били в бубны и орали на своем гортанном, почти монгольском, вероятно, от души матерились. Почему бы нет? Вокруг ни одной женщины со знанием человеческого бурятского языка. А мужики давно испорчены цивилизацией, что в их понимании значило двухэтажный особняк под Иркутском, японский внедорожник, русскую жену и сколько влезет — водки и омуля, дурно пахнущего деликатеса…

Бросив нашего актера наземь, палачи вязали руки у него за спиной. Церемонились с ним не слишком. Он хоть и тоже был бурят, но не ольхонский, не местный. Они и понимали-то его с трудом. А тот не играл больше, орал и отбивался уже всерьез. А когда палачи, грубо взяв его за туловище, стали опускать в яму вниз головой, он, похоже, испугался по-настоящему, перешел на русский.